Галицко-Волынская Русь - страница 49

Но ставка на личные связи и старые добрые отношения в княжеской среде на этот раз жестоко подвела теребовльского князя. Причиной тому стало вмешательство в планы князей владимирской общины, занявшей бескомпромиссную позицию по отношению к военным затеям соседа. Обширные военные приготовления, особенно же использование степняков (берендеев, печенегов и торков), давних врагов Руси, которые, по признанию самого Василька, уже шли к нему на помощь, взбудоражило владимирцев и, безусловно, было истолковано ими как действие, представляющее непосредственную угрозу. Ведь еще не был забыт недавний конфликт Владимира с отколовшимися «пригородами» — Перемышлем, Теребовлем и Звенигородом, стоивший жизни тогдашнему владимирскому князю Ярополку Изяславичу, а соперничество Волыни и Галичины за лидерство в регионе еще не раз давало о себе знать впоследствии.

Похоже, что и сам Василько, хотя и отвергает все выдвинутые против него обвинения, тем не менее, не считает себя полностью невиновным. Как можно судить из текста источника, отбросив христианскую риторику и морализаторство автора Повести, Василько раскаивается именно в том, что ради выполнения своих планов он привел на Русь кочевников. «Възвышенье», за которое бог наказал князя, как следует из его собственных слов, было вызвано известием, что «идутъ къ мне берендичи, и печенези, и торци»; в конце своей исповеди князь вновь возвращается к этой мысли и прямо заявляет: «… за мое възнесенье иже поидоша береньдичи ко мне, и веселяся сердце мое и възвеселися умъ мои, низложи мя богъ и смири»[542].

Как известно, подобная практика всегда осуждалась и порицалась и, прежде всего, общиной, «людьми», особенно, когда это делалось ради достижения эгоистических, честолюбивых целей, далеких от насущных интересов общины или представляло угрозу миру и спокойствию в русской земле[543]. И на этот раз община не могла оставаться в стороне. Это в первую очередь касается владимирцев, ближайших соседей беспокойного Василька. Их участие в рассматриваемых событиях реально засвидетельствовано в источниках. Это — и «совет» владимирских бояр, которому должен следовать Давыд, и целый ряд других характерных деталей летописного повествования, отмеченных исследователями[544]. Конечно, в рассматриваемых событиях действовал и субъективный фактор — политические амбиции, личная энергия, моральные принципы князей. Но, рассуждая об этом, историки, как правило, исходят из самых общих представлений о характере и личных качествах Святополка, Давыда, Ростиславичей и т. д.[545], о человеческой природе вообще[546], или из гипотетических выкладок о характере междукняжеских отношений, родовых счетах, отчинных правах и т. д.[547]

Захватив в плен ослепленного Василька, Давыд с наступлением весны 1098 г. выступил в поход на Теребовль с вполне очевидной целью: «хотя переяти Василкову волость»[548]. Причем Давыд считает себя законным теребовльским князем еще до этого похода и предлагает плененному Василько в награду за услугу (посредничество в переговорах с Мономахом и Святополком) на выбор один из трех волынских городов — Всеволоде, Шеполь или Перемиль[549] На это Василько с негодованием отвечает: «…сему ми дивно, дает ми городъ свой, а мой Теребовль, моя власть и ныне и пождавше»[550]. В данном эпизоде, как показывают исследования княжеских отношений, раскрывается древнее право князей «добывания» («подыскивания») волости, согласно которому победитель, изгнавший, убивший или захвативший в плен поверженного соперника, присваивал его власть и все княжеские права, становился князем в его волости[551].

Однако в отличие от предшествующего времени, когда это право осуществлялось практически беспрепятственно (X — начало XI вв.)[552], теперь для его осуществления требуется выполнение обязательного условия — обеспечить князю-претенденту поддержку местной общины. Земские силы уже не только в Киеве[553], но и в периферийных волостных центрах властно вмешиваются в политику князей, разрушая их самые амбициозные планы, если они идут вразрез с политическими интересами общины