Гарнизон в тайге - страница 85
— Раздевайся. Посидим, потолкуем. Анна Семеновна тем часом подогреет чаек.
Милашев расстегнул крючки и, не снимая плаща, прошел к столу.
— Не знал, — заговорил он, — что вы играете…
— Играл еще в бытность парнем.
Мартьянов сел на стул против Милашева, закурил, пуская клубы дыма кверху.
— По делу, говоришь, забежал? — как бы вспомнив, переспросил он, поглядел на Милашева глубокими глазами. — Знаю я твое дело. О кружке пришел говорить. Ну, угадал? То-то. Сокола по полету видно.
— Товарищ командир, — начал Милашев, — невнимание к музыке непростительно.
— Тоже сказал! Да я музыку-то, понимаешь, как люблю! Если в походе нет оркестра, пятикилометрового марша не сделаю, устану, а с музыкой сто отмахаю и бодрым буду, — и, заметив нетерпение командира взвода, продолжал: — Ну, говори, перебивать не стану, — и на лице Мартьянова вспыхнула улыбка, растерянная и чуть сердитая.
— Я расскажу вам не анекдот. В минувшие времена строгие градоначальники посылали в оперу провинившихся младших офицеров. Люди, слушая даже чудесную музыку, томились, были обижены, что их строго наказали. Сидеть на гауптвахте для них было легче. Но наши командиры и красноармейцы на них не похожи. Вечер будешь играть — вечер будут слушать. Им давай Глинку, Бетховена, Чайковского, но главное не в этом…
Милашев сделал паузу. Мартьянов сидел с опущенной головой. Он поглаживал жилистой рукой чисто выбритый подбородок.
— Они научились ценить и понимать музыку, определять в ней «наше нутро», а вы говорите…
— Я самовидец этого, — негромко произнес Мартьянов, не поднимая головы, и тише: — «Наше нутро» и я хотел понять, не получилось…
«Милашев привстал, отодвинул стул, оставив на его спинке руки.
— И обидно делается, отказали вы мне в организации кружка…
— Хватит, Милашев, понимаешь, хватит!.. — И Мартьянов тоже встал и заходил по комнате, сморщив лоб, насупив густые брови.
— А знаете, товарищ командир, что такое настоящая музыка?
Мартьянов остановился. Он пристально посмотрел на Милашева, на его тонкие полусогнутые пальцы, легонько барабанящие по спинке стула, и усмехнулся. Постучал носком сапога по полу. Тоном, исключающим возражение, ответил:
— Праздность. Вот что такое музыка! — Мартьянов сделал несколько шагов вперед и остановился возле стула.
— Нет! Настоящая музыка — это все, что мы любим и понимаем, все, что выражает наши интересы, помогает нам в борьбе, учит нас и…
Мартьянов тяжело сел, признался, что не понимает этого.
Милашев заглянул в обиженные глаза командира.
— Не беда! Не изучали музыки… Музыка очень близка к жизни. Жизнь-то вы умеете понимать. Надо прислушиваться к музыке, раскусить ее, как орех. Мы, абсолютное большинство людей, осязаем медовый запах гречихи, липы, яблони; но как вкусен мед, собранный пчелой с цветов, определяем, когда подрезанная сота попадает на тарелку. Музыка — подрезанная сота, — он передохнул, торопясь высказать свои мысли. — Как пчела, не ошибаясь, летит только на тот цветок, где может взять нектар, так тонкий слух музыканта, черпает из жизни все прекрасное и, переложив на звуки, дает нам музыку.
Милашев замолчал. Он понял, больше к сказанному ничего не добавит, достал платок из кармана и вытер вспотевшее лицо.
— Ну, продолжай еще.
— Я все сказал.
— Вот оно что? Слушаешь вас, молодых да многознающих, и дивишься — музыкально мы безграмотны, технически малограмотны. Выходит, сызнова начинай жить. А ведь мы жили, воевали! Что-то сто́им как люди? И еще мало, требования нам предъявляют! Что может быть больше революции семнадцатого года?
— Культурная революция. Здесь потруднее завоевания…
— И мне же политчас читать, каково?! — Мартьянов хлопнул себя рукой по коленке.
— Хватит, говорю, доказал, — дружелюбно проговорил он. — Я самовидец твоих занятий… Учиться музыке надо. Военному человеку без нее нельзя. Вот пришел бы, растолковал, а то рапорт…
— Благодарю, товарищ командир, — невольно вырвалось у Милашева. Он шире распахнул плащ. — Жарко!
— Я говорил, разденься. Мне вот тоже жарко. Не знаю я многое, а знать надо. Подчас стыдно бывает, ну и в жар бросает…
И пока Милашев вешал плащ, оправлял гимнастерку, Мартьянов подумал: «Жизнь требовательна, настойчива. От нее не спрячешь своего незнания. Она заставит пойти учиться. Если красноармейцы понимают высокую музыку, почему же он ее не понимает? Кто дал право ему, командиру Мартьянову, отставать от красноармейцев?»