Газета "Своими Именами" №15 от 10.04.2012 - страница 24

Я уставилась на мужика-фронтовика. Он полез в стол, вытащил таблетку, кинул ее в рот, запил из стакана, не спуская с меня вроде и насмешливого и вроде как и скорбного взгляда. Может, он боялся, что я шлепнусь в обморок? Да не от наветов, не от наветов, а оттого, что вслед за стращающими, подъяремными подписями доярок-завдетсадом-механизаторов черным по белому прямо убойные начертания фамилий Героев Социалистического Труда. Целых двух!

- Где Герои? – интересуюсь

- Герои не приехали. Прочие в наличии. Пошли?

- Пошли.

Но я не пошла, а полетела на крыльях яростного изумления. Идрит твою, средь Героев тот, о ком когда-то маленькую книжечку написала от души, такой ведь толковый, разумный председатель колхоза был... Как же он мог?! С какими глазами?!

Шагнула в комнату, где на стульях, по стенкам, сидели мужчины и женщины, абсолютно неизвестные мне. Много. Целых восемь штук. Стало быть, коломенские властители расстарались, кинули, как это бывает на войне, на минное поле безответных добровольцев.

- Ой, как славно-то! – объявила весело, в хорошем темпе. – Сколько народу-то ко мне понаехало! Ну здравствуйте, здравствуйте! А что ж Герои-то отсутствуют? На вас, значит, всё свалили? Нехорошо, несолидно с их стороны! Место героев на острие атаки!

Опешившие от моего легкого, куражливого тона, они, эти срамные подневольники, все как один, и мужики, и женщины, опустили глаза в колени и – молчок. Мне их хочется пожалеть, всех этих простецких поварих-трактористов, согласившихся подличать. Но – нельзя. За их спинами притаились дядьки и тетьки из «верхних эшелонов» коломенской власти, увязанных круговой порукой, со своими ставленниками здесь, в Москве. И потому я, еще пуще веселея голосом, ошарашиваю их быстрыми вопросами:

- Вас как зовут? Ах, Петр Петрович? Очень приятно! Вы, значит, своими глазами видели, как я брала взятку от старика Акинфиева? А вас как зовут? Мария Семеновна? Очень приятно. И где ж мы с вами встречались? Может, у того стога сена, где мы с Иргашевым обнимались-целовались? Ах, нигде? И с вами, Иван Егорович, нигде? Ну так тем лучше! Теперь-то будем знакомы! Теперь-то вы мне и скажете, зачем подписывали клевету на Иргашева и меня. Кто первый? Может, вы, Михаил Егорович?

А они, загнанные в угол, уже и не знают, куда деваться, кто комкает носовой платочек, кто пробует на излом тонкую пластинку частозубой расчески. И вдруг разом подхватываются и, свесив головы, цепочкой - за дверь, проборматывая на ходу:

- Извините...

Триумфик? Ну ясное дело! И потому – а почему же еще-то? - мой правдист-начальник смотрит на меня, хорохористую победительницу, безобманно сердечным и вместе печальным взглядом…»

«… - А тебе хоть раз пришло в голову, что твоя сестра обречена на гибель, ибо поднялась в одиночку против залгавшихся, заворовавшихся?

- Нет. Я думала, что не до такой же степени все... что как-то же образуется.

- И даже тогда ты не испугалась за нее, когда она рассказала тебе про травлю?

- Нет.

- Почему?

- У меня был шанс – сходить к партсекретарю...

- Понятно. Однако ты не забыла подробности, которые она перечислила в тот раз?

- Нет. Она... в том, доисторическом восемьдесят пятом... когда Горбачев призвал к «перестройке», когда всюду плакаты «Бюрократия, приписки – наш самый страшный внутренний враг...» Это следует взять в расчет... Все, во всяком случае многие, обнадежились... Она вдруг: «Лиль, опять начальство настаивает, чтоб я закрыла фальшивый наряд! Опять бесстыдно завышен объем работ и количество стройматериала! Науськанные прорабы ворвались ко мне в комнату и матом-перематом: «Фашистка! Работягам не даешь житья! Над работягами издеваешься! Откуда взяла, что мы рубероид в один слой положили?! Ты там была, на крыше, лезла на четырнадцатый этаж?! Нет! Ты, стерва, мать твою так и растак, в тепле сидишь!» Ну, я шапку на голову, руки в рукава: «Пошли сейчас же!». Мужички стихли, заюлили: «Да чего это вы, Инесса Ивановна, так близко к сердцу ... Да там же холодрыга, дождь сечет...» Лиль, ты думаешь, я не боялась? Еще как боялась! Три здоровых мужика в кирзачах, морды злые... Впереди них шагаю по черной лестнице, потом на чердак. Молчат, сопят... А на крыше ветрище как ударил в спину, чуть не упала, не покатилась вниз... И дождь со снегом в глаза. Ну что им, здоровилам этим, за которых начальство стеной, столкнуть меня с четырнадцатого... мол, оступилась, не удержалась. Пронесло. Не рискнули. Нащупала край рубероида, говорю: «И не стыдно вам? В один слой вместо положенных четырех! Это ж какая будет мука для новоселов! Ну где ж ваша совесть?!» А они, Лиль, уже внизу, под козырьком над подъездом, глядючи на мои заношенные сапоги: «Ну на кой тебе правда? Чего ты с нее имеешь? Кому она в этой Палате нужна позарез? Все умные, мозгой шевелят, друг дружке подножки не ставят, потому и при деньгах и при дачах. У тебя дача есть? Давай так: мы тебе такую дачку сгондобим, месяца не пройдет! Ты что, хуже их всех? Ну ты даешь! От бесплатной дачи отказывается! Ну, значит, тебя крутой кипяток за углом дожидается! Вкрутую сварят моментом!»