Газета Завтра 1009 (12 2013) - страница 32

Приоритеты очевидны: "растворение" русского языка в международном "русскоязычном" воляпюке под видом усиления его "глобальности". Так в XVII веке был учинен Раскол под флагом, говоря современным языком, "усиления международной роли" Русского Православия.

Збигнев Бжезинский в свое время говорил о необходимости изменения русского менталитета. А как его менять? Через пропаганду "русскоязычия", через "новую русскую литературу", через новые школьные программы

Одна ли только директор фонда Ольга Ребковец выбирает кандидатуры "диктаторов", размывая с их помощью и основы русского языка, и тот самый русский менталитет, который так ненавидит Збигнев Бжезинский? Или же за ней стоят и высшее кремлевское начальство, и зарубежные "друзья России"?

Дело тут, как вы понимаете, не в национальности. Замените израильтянку Рубину на русскоязычного грузина, или же на казаха Олжаса Сулейменова, -будет то же самое.

Образцы для диктанта по русскому языку нужно искать лишь у тех писателей, которые знают его не извне, а глубинно, от самых истоков, дышат им и Россией. Этот родниковый русский язык будет интересен и американцам, и французам, и израильтянам - всем, кто его знает и любит.

Рискнет ли та же Рубина, например, писать диктант по ивриту израильским школьникам, и доверят ли ей, выехавшей из Средней Азии, израильские идеологи такую миссию? Сомневаюсь.

Наталия Стяжкина

21 марта 2013 171 0

Говорит народный мастер России Юлия Хижняк

"ЗАВТРА" . Юлия Николаевна, расскажите, откуда в вас такая любовь к народному костюму? Наверняка у этой любви есть вполне осознанные вами предпосылки?

Юлия ХИЖНЯК. До сорока пяти лет я прожила в прекрасном солнечном крае, название которому - Таджикистан, среди очень красивых, добрых людей. Много путешествовала по кишлакам, поселкам, маленьким и большим городам и всегда восхищалась природой, жилищами, обычаями, которым затем старалась следовать. В нашей русской семье считали, что нужно обязательно знать обычаи и традиции народа, среди которого живешь, говорить на его языке, изучить его культуру и искусство. Отец и мать приехали молодыми специалистами в Таджикистан в середине тридцатых годов, да так и остались там навсегда. 

Мы жили в двухэтажном кирпичном доме, где жило много таджикских семей, где традиционно воспитывалось по пять-семь детей. Мужчины, женщины и дети носили национальную одежду, которая (как в те далекие годы, так и сейчас) сильно отличается от одежд других народов. Платья из простых и шелковых тканей с абровыми рисунками, тюбетейки черные и цветные, стеганые халаты для мужчин и обязательные шаровары для женщин. Особенно вызывали у меня интерес шальвары (еще один вариант названия шаровар) на девочках и женщинах, да еще украшенные очень красивыми ткаными полосочками понизу. Отец объяснил мне тогда, что таков национальный подход к одежде: в таджикских домах нет таких обеденных столов, к которым привыкли мы. Таджики обедают на дастархане - специальной скатерти, которая расстилается на полу. Чтобы девочки и взрослые женщины чувствовали себя удобно и хорошо, в их одежде обязательны шаровары.

За несколько десятилетий, прожитых в Таджикистане, во мне прочно утвердился образ народа, который знает традицию: где, когда и почему нужно надевать национальные одежды, которые им передались из поколения в поколение  с глубокой древности.

"ЗАВТРА". С чего началось увлечение историей русского народного костюма?

Ю.Х. В конце восьмидесятых я по семейным обстоятельствам приехала на свою историческую Родину, в Москву. Одну из комнат в своей квартире я оформила как таджикскую национальную комнату - "мехмонхона".

Сразу по приезде меня "резанула" разница в отношении к национальному наследию таджиков и русских. Тогда мне казалось, что если таджикский народ так уважает свои национальные одежды, то уж русские люди не должны отставать от них.   

Однако оказалось, что мы, русские, не знаем традиционной одежды, не шьем и не носим ее! Ее нет в наших домах, о ней, кроме специалистов,  почти никто не знает, ее красота и уникальность "заблокированы" кем-то или нами же в сумеречных подвалах  нашей памяти, которые, как показала дальнейшая жизнь, открываются с большим напрягом.