Газета Завтра 1256 (51 2017) - страница 33

В Третьяковской Галерее открылась масштабная экспозиция - "Некто 1917", объединившая более 100 произведений искусства. Принцип отбора — дата создания — 1917 год (реже — 1916 или 1918-1921). Название — из Велимира Хлебникова, который в списке падений и крушений (Рим-476, Византия-1453 и т. д.) пророчески написал "Некто 1917". Некто — это и есть Россия. Третий Рим. Концептуальность задумки позволяет оценить не только творческую атмосферу конца 1910-х годов, но и отследить мотивы, побуждения, вкусы, ...ночные кошмары. Выставка имеет несколько разделов: «Мифы о народе», «Эпоха в лицах», «Утопия нового мира» и так далее. Зритель может убедиться —накануне Революции русское искусство переживало подъём и кризис - одновременно. Категорический отказ от настоящего времени. Оно — декаданс и деграданс.Прошлое и будущее одинаково годились для более чем естественного на тот момент эскапизма. Поражает количество стилей, направлений, всплесков, часто противоположных друг другу. Художественная и культурная парадигма — синоним бытия. Точный слепок. Что в голове, то и на картине. Русский мир — сотрясался в гневе, страстях и неистовых желаниях. Поэтому одни — звали в грядущее, другие — тянули в прошлое. "Некто-1917" - это и шедевры, и посредственные работы, интересные лишь в качестве напоминания об эпохе.

Вся экспозиция — на контрастах. Поиски умиротворения противопоставлены желанию крушить-ломать. Святая и вечная Россия с картин Михаила Нестерова — безуспешная попытка сдерживать красного коня. Нет. Гоголевскую птицу-тройку, несущуюся во весь опор и сметающую всё, что попадается по пути. "Душа народа" - откровение философа. Здесь и юродивый, и Лев Толстой с Фёдором Достоевским, и сестра милосердия, и крестьянки в старинных, вековечных облачениях, и городская интеллигенция. Во главе процессии — отрок, неизменный персонаж мастера. Нестеров говорит нам: лишь вера в Господа спасает, всё остальное — от лукавого. И - "Смутное" Василия Кандинского. Созвучие неприятных цветов и нюансов, которые, безусловно, хороши по отдельности, но тут они сливаются в омерзительную, гиблую массу. Ровно как в жизни. Смута - как уничтожение гармонии. Кандинский изучал влияние цвета на психологию, а потому его "Смутное" вызывает панику и тошноту. Это — намеренно. Алексей Толстой писал: «…все жаждали и, как отравленные, припадали ко всему острому, раздирающему внутренности».

Россия - разная, и как утверждал поэт-гражданин, помещичий отпрыск Николай Некрасов: «Ты и убогая, / Ты и обильная, / Ты и могучая, / Ты и бессильная, / Матушка Русь!»Именно такой разброс мнений предлагают художники-1917. Осанистые богини из крестьянского цикла Зинаиды Серебряковой — казалось бы, они просто белят холст или выполняют иную физическую работу. Тем не менее, позы их и лица будто срисованы с античных фресок времён римского могущества. Художница пребывает в благоговейном восторге перед этим почти ритуальным действом: крестьянским трудом:«Золото, золото - сердце народное!»Совершенно по-другому выглядит "Расея" Бориса Григорьева — скукоженные, кривоватые лица, жесть и резкость. Типажи деревенских дурачков и уставших от жизни баб-мужиков-детей. Пытливые, колючие глаза рыжей девочки — она вся на изломе. Впрочем, Григорьев не щадит и городских обывателей. Не то бичует, не то — злобно констатирует. "Улица блондинок", "Вор и проститутка" - такова бытность. Малопривлекательные, до гротеска вульгарные «жрицы любви» предъявлены во всём своём жалком похабстве. На потасканных женщинах — модные, истрёпанные платья. Мятая жизнь. Убитые грёзы. А "Петроградская мадонна" Кузьмы Петрова-Водкина — воплощение мудрости и спокойного миросозерцания. Что ей наэлектризованная толпа и листовки в подворотнях? Её вселенная — ребёнок. Оттого и фигурки людей кажутся ничтожными рядом с величием жены-матери. Хотя, на плечи ей накинут красный... флаг. Она — вся в будущем. Её сын — дитя большевистской России. Местечковую идиллию представляет Марк Шагал с хрестоматийной вещью "Над городом". Марк и Белла воспарили над еврейским "штетлом" с его мелкими заботами и вздорными амбициями. Жажда свободы. Не уйти — так улететь. В столичную суету нас возвращает Аристарх Лентулов — полыхающий "Тверской бульвар" - линии Страстного монастыря и памятника Пушкину. Всё — облито красной лавой. «Мир, торжество, освобождение» - почти мистическое полотно, где очень мало привычной лентуловской техники, зато - переизбыток чувств. Палитра: от дикого, неконтролируемого страха — до вакхического исступления. А некоторым — хочется тишины и милого счастья. Не знать о войнах и революциях. Сидеть в белом платье и смотреть на водную гладь, лунную дорожку, нагретое небо. Дамы с картины Сергея Виноградова "Алупка" - безмятежны. Они — укрылись. Что их ожидает? Вариантов — мириады. Комиссарская шашка или - Париж? Подвалы ЧК с последующим расстрелом или - трезвое и чёткое осознание новой жизни? А пока — благоуханно-барственный отдых. Убегает и Борис Кустодиев, продолжая писать купцов с купчихами, праздник Масленницы, зиму-красавицу и — благолепие горячего лета ("Поездка в Терем"). Здесь и церковка, и сено, и тучные стада. Купаются ядрёные девки. Поодаль - господа едут в повозке, а дама — с непременным белым зонтом. Кустодиев откликается и на вызов дня, рисуя колоссального Большевика. Художник не ставит ему оценку — он попросту заворожен. Кто это? Чудище-Годзилла? Или — творец неизбежной реальности? Звучит рефреном: