Газета Завтра 1256 (51 2017) - страница 34
«До основанья, а затем...»Диковинная работа Ильи Репина "Большевики в деревне" (другое название - "Красноармейцы, отнимающие хлеб у ребёнка") написана уже в 1918 году и, судя по всему, выставлена для того чтобы оттенить пафос кустодиевского гиганта. Передвижник написал карикатуру — жестокую и беспощадную. Как видел. Что понял. Или — выдумал. А, быть может, возвёл единичный случай — в абсолют. На картине — пигмеи-разрушители, нелюди, рядом с которыми даже пресловутый Шариков — аристократ. Глумливые хари, чертовщина, смерть. Запуганный вусмерть мальчик. Тоже — символ Руси-многострадалицы?
На выставке много портретов. Манерные, тонкие персонажи Константина Сомова. Тревожный поэт Каменский в исполнении Давида Бурлюка. Импозантный Максим Горький от Валентины Ходасевич. Написан в стильно-продвинутой кубистической манере — эстетика острых углов и скрытой динамики. "Портрет танцовщицы" Юрия Анненкова — застывшее нервное движение. К чему-то - кривоватый стакан и — нестерпимая желтизна лимона. Малоизвестная вещь Николая Андреева "Портрет неизвестной" славна уже тем, что автор смешал всё, что мог, а вернее — Климта с Модильяни. От этого забавного микса получилась чарующая дама с выразительной шеей и длинными пальцами. С лукавым и насмешливым, но — жёстким выражением лица. Полуулыбка. Треугольный вырез очень скромного платья, но тут же — ювелирный изыск. Колдовские, рыжие волосы. Оранжево-жёлтый, радостный фон. Настроение картины, скорее, мажорное. Да только взгляд незнакомки — отрезвляет. Кем она была? Куда делась? Где сгинула? Кем — стала? Танцоркой в Париже или модисткой в Шанхае? В ушах какой толстомясой нэпманши потом болтались эти громоздкие серьги?
Грустные, бедняцкие натюрморты смутного времени — селёдки Штеренберга и хлеб Фалька. «Две морковинки несу за зелёный хвостик».Разруха не только в головах и клозетах. Она — включена в программу обновления. Голод не мешает вычерчивать планы грядущего — зал, посвящённый русскому авангарду называется "Утопия нового мира". Супрематические формы и пространства. Агрессивно-детский геометризм. Яркость восприятия. Малевич утверждал: «Человек-живописец вернулся к чистому действу великого опыта, достигая через свои внутренние природоестественные побуждения новых конструкций мировыявления…»Потребность в манифестах и декларациях новизны и - возвращения. Первобытные силы выталкивают сонную Россию на очередную дорогу, ведущую в Рай. Хождение по мукам. По терниям. По углям. «Необыкновенно, ново и смело, Дарья Дмитриевна, разве вы сами не чувствуете, - новое, новое прёт! Наше, новое, жадное, смелое. Вот тоже и Акундин. Он слишком логичен, но как вбивает гвозди! Еще две, три таких зимы, - и все затрещит, полезет по швам, - очень хорошо!»Будем лопать пустоту? Большими ложками, потому как больше есть нечего.
Выставка "Некто 1917" наводит на противоположные мысли: Революция — это гибель. Зачем? Кому от этого — лучше? Брат шёл на брата. Кровавые сполохи. Но вдруг - солнечный луч. Костры до небес. Данко с вырванным сердцем. Красное зарево. Новая планета. Слава Октябрю!
Илл. А. Лентулов. "Мир.Торжество.Освобождение"
Теги события:
культура выставка третьяковская галерея искусство 1917 октябрьская революция 1917 - 2017 кандинский нестеров михаил григорьев борис лентулов русский авангард
«Ревела буря, дождь шумел…»
Авторский блог Марфа Петровичева 22:58 7 декабря 2017
«Ревела буря, дождь шумел…»
Марфа Петровичева
7
Оценить статью: 2
В комнате трое. Телевизор, кадры: боевая песнь двух воюющих африканских племён, проколотые носы, угрожающий татуаж. Панька и Филипп Ильич сидят неподвижно, их наблюдение безэмоционально. Василий Иванович спит на диване. Крик обкомовца, бьют часы. Телевизор: певица беззвучно и весело поёт в микрофон, кружится беззаботная молодёжь. Панька подходит к экрану, холодными, как лёд, глазами всматривается в огни дискотеки. Как в аквариум с рыбками, заглядывает он в этот мир.
Из погреба вылезает Полуянов.
Идея национальной «почвы», во всей её сложности, для современного российского искусства по-прежнему значима и актуальна: народ, отстаивающий своё право на уникальность, всё так же болезненно реагирует на опасность подмены, совершаемой ныне методично и внутривенно, на уровне смысловых обертонов. Живая мысль современной России, при обострённых социальных проблемах, нередко бьётся между столь различными ценностями, что само понятие «почва» до нашего времени так и остаётся неясным.