Газета Завтра 971 (25 2012) - страница 19
Путешествие Майерса по "городским головам" не может не отсылать к гоголевским "Мёртвым душам". Не случайно многие литературоведы видят в Чичикове собирательный образ нечистой силы. Трудно представить, что было бы, доведись Гоголю увидеть наш чиновничий мир. Скорее всего, своих собакевичей и коробочек он счёл едва ли не святыми. Жизнь с гоголевских времен изменилась, плотнее, прочнее и беспросветнее стало и накрывшее нашу страну зло. Проханов хладнокровно, без оглядки на чьи-либо мнения и желания, срывает душную, зловонную завесу с искажённой морали, которую и моралью-то назвать нельзя.
Вторым хронологическим композиционным центром романа является образ главного героя, Антона Садовникова. Думаю, это один из самых привлекательных персонажей современной литературы, напрочь развенчивающий принятое в либеральных кругах досужее разглагольствование об отсутствии героя в нынешней словесности. Проханов заявляет: герой не просто есть, он реален, его пульс отчетлив, а сердцебиение ровно. Более того, герой типичен. К образу Антона Садовникова притягивается другой пласт персонажей, которым отведена роль провозвестников добра. Мир этих людей заставляет страницы дышать, жить, облагораживать читателя русской правдой, идущей от пантеизма к святости, от чистоты — к непримиримой борьбе с врагами Отечества.
Очень правдив образ Веры. Эта блоковская Вечная Женственность, явленная в талантливой русской танцовщице, пережившей Норд-Ост и помешательство, благодаря встрече с Антоном не только исцелилась, но и преобразилась, впитав в себя русское позитивное мистическое начало. По ходу действия романа выясняется, что Садовников — бывший сотрудник тайного советского подразделения, занимающегося проблемами бессмертной русской Победы, а его близкие люди — это оставленные на земле будущие мученики за русскую Веру. Они готовят возвращение своих товарищей, улетевших на загадочную Звезду Лео. Их пришествие на Землю произойдет в тот момент, когда борьба Добра со Злом вступит в решающую фазу.
Итак, два главных сюжетных сгустка, две сути, две основы организованы внутри и готовы к динамике борьбы. Как выясняется по ходу действия, противостояние вожаков двух этих армий, Садовникова и Майерса, на сакральном уровне длилось уже давно. Оно началось в горах Афганистана, где Садовников выполнял свой интернациональный долг, а Майерс тренировал моджахедов. Чтобы изобразить всю энергетику этой схватки, в ход идут как сюжетные линии, исполненные тонкости и изысканности, так и разящий наотмашь, не выверяющий последствий ударов мистический арсенал. Кто-то подумает: так не фэнтези ли перед нами? Разве всё это возможно в реальной жизни? Зведолёты, космические энергии, оживающие мертвецы? В ответе на этот вопрос кроется один из главных, на мой взгляд, признаков таланта Александра Проханова. Он всегда больше и шире жанра, в который погружается. Он свободно пользуется любыми приёмами, оперирует скрытыми и явными цитатами и аллюзиями, при этом всегда оставаясь узнаваемым и самобытным. Его художественный мир подобен гигантской мозаике, где каждая деталь — на своем месте.
Особую роль в романе играет поэзия. По большому счету, цитирование стихотворных текстов — приём, не слишком одобряемый в прозаическом и литературоведческом цехах. Как правило, он обусловлен попыткой прикрыть некоторую текстовую разреженность или даже пустоту. В данном случае всё совершенно иначе. У Проханова поэзия — это небесная русская сущность, это фактически персонаж романа и один из ключевых оплотов воинства Антона Садовникова в борьбе со Злом. Строки любимых стихов, всплывая в памяти, дают человеку силу. И кто скажет, что это не так? Сколько людей в нашем многострадальном Отечестве спасались стихами в самые тяжёлые и скорбные минуты своего существования?!
Очень важной и в этическом, и в эстетическом смысле является сцена воскрешения в памяти Садовникова и Веры забытых строчек Мандельштама. В ней часть того ключа, которым открывается сложная система образов романа, отраженная в мировоззрении автора. В этой сцене проявляется нечто утонченное и настоящее, что делает силу сильной, а слабость допустимой и не губительной.