Генрих IV. Людовик XIII и Ришелье - страница 14
Не сам ли дьявол то ему внушил?
Своим портретом он вознаграждает
Тех, кто ему столь преданно служил.[7]
Покидая Ажен, Генрих IV оставил там в забвении не только бедную Катрин де Люк, но и, по словам д’Обинье, громадного спаниеля по кличке Лимон, имевшего привычку спать в ногах короля (а зачастую и между Фронтенаком и д’Обинье): это несчастное животное, умиравшее с голоду, стало ластиться к д’Обинье и вызвало у него такую жалость, что он поместил его на пансион к какой-то женщине и велел выгравировать на его ошейнике следующий сонет:
Ваш пес Лимон еще совсем недавно
Спал подле вас на том же ложе, Сир!
А ныне верный друг, товарищ славный,
Свернулся на земле, убог и сир.
Клыком и рыком в ярости облавной
С разбойников в лесах сгонял он жир,
Но, не снискавши милости державной,
На поруганье брошен в этот мир.
Силен и быстр, с отменной песью статью,
Любим он был всей королевской ратью,
Да от щедрот монарших выгнан вон.
О, государю верные вельможи,
Не презирайте пса — судьбой вы схожи:
Получите награду, как и он![8]
К счастью для Лимона, на другой день Генрих проезжал через Ажен; собаку привели к королю, и, как пишет д'Обинье, «король побледнел, читая эти стихи».
Вероятно, эта бледность обеспечила Лимону пожизненную ренту. Д'Обинье ничего более о нем не говорит.
Мало-помалу Генрих IV привык к упрекам подобного рода и, побледнев в тот раз, не давал себе более труда даже краснеть из-за таких пустяков. Правда, спустя несколько лет произошел забавный случай, о котором мы сейчас расскажем.
«Однажды ночью, — говорит д'Обинье, — когда мне случилось спать в гардеробной комнате моего господина вместе со сьером де Ла Форсом (тем самым Комоном, который чудом спасся в Варфоломеевскую ночь и умер в 1652 году, в звании маршала Франции и в возрасте девяноста трех лет, и приключение которого Вольтер описал в столь скверных стихах), я несколько раз сказал ему: "Ла Форс, наш господин — скаредный волокита и самый неблагодарный смертный, какой только есть на свете". Ла Форс, уже почти уснувший, переспросил меня: "Что ты там говоришь, д'Обинье?" Король, слышавший этот разговор, ответил ему: "Он говорит, что я скаредный волокита и самый неблагодарный смертный, какой только есть на свете ... Какой же крепкий у вас сон, Ла Форс!" Отчего конюший, — добавляет д'Обинье, говоря о себе самом, — остался в некотором смущении. Однако на следующий день его господин не выказал ему никакого неудовольствия, но и не прибавил к его жалованью даже четверти экю».
Вот еще один штрих к портрету Генриха IV, сделанный рукой мастера. Спасибо, д’Обинье!
Личная и даже политическая история Генриха IV — это перечень его любовных увлечений и дружеских привязанностей; однако всегда видишь его неблагодарным в дружбе и непостоянным в любви.
На смену Катрин де Люк пришла жена Пьера Марти- ниуса, которую по имени мужа называли Мартина.
Ее имя, снисходительность ее мужа и великая слава о ее красоте, заставившей влюбиться в нее Дюфе, канцлера Наварры, — вот и все, что от нее осталось в памяти людей.
Затем появилась Анна де Бальзак, дочь Жана де Бальзака, сеньора де Монтегю, управляющего финансами дома Конде. Она вышла замуж за Франсуа де Л'Иля, сеньора де Треньи, но скандальная хроника ограничивается тем, что называет ее Ла Монтегю.
Затем Арнодина, довольно любопытные сведения о которой можно найти на странице 129 первого тома «Вероисповедания Санси».
Затем мадемуазель де Ребур, дочь президента Кале. О ней очень резко отзывается Маргарита. Правда, любовная связь короля с мадемуазель де Ребур имела место во время пребывания Маргариты в По.
«Это была, — говорит королева Наваррская, — злонравная девица, которая совсем не любила меня и постоянно устраивала мне самые отвратительные гадости, какие только могла».
Однако царствование мадемуазель де Ребур было недолгим. Король и двор покинули По, тогда как бедняжка заболела и, пребывая в страданиях, вынуждена была там остаться.
Всеми покинутая, она умерла в Шенонсо.
«Когда эта девица сильно заболела, — говорит Брантом, — ее посетила королева Маргарита и, поскольку та уже была готова отдать Богу душу, сделала ей строгое внушение, а затем сказала: "Бедняжка много страдала, но ведь и зла она натворила много!"»