Геополитический романс - страница 6

На бесконечно отдаленной от начальства точке за Гильмендом, где пустыня вокруг просматривалась на десятки километров, у Аристархова было все, необходимое мужчине для счастья: любимая и любящая подруга, еда, богатый выбор спиртного, отдельная комнатка в щитосборном домике возле вертолетной площадки, покой и воля, овеществленные в разнообразнейшем и разнокалибернейшем оружии, из которого в любой момент можно было пострелять, которое в любой момент можно было собрать, разобрать, в тысячный раз протереть промасленной тряпочкой. Аристархову нравилось сиживать по вечерам, вытянув ноги, в шезлонге перед домишкой, прихлебывать из длинного стакана виски, отслеживать уходящее по длинной косой за горы малиновое вертолет-солнце.

Это было невероятно, но когда кто-то из сослуживцев — в Афганистане, в России, в Германии — вспоминал Родину, Аристархов, в свою очередь, думал не о брошенном развалившемся родительском доме в деревне Четверть Владимирской области, не об интернатах-общагах-казармах, где прошла его юность, а об этой точке за Гильмендом: малиновом закатном вертолете-солнце, темно светящихся в его лучах цистернах с керосином, металлических паутинах и спицах антенн на крышах, посыпанной скрипучим гравием дорожке в медпункт, комнатке в щитосборном острокрышем домишке. Там, посреди пустыни, в чужой враждебной стране на опроволоченном пятачке, отстаиваемом исключительно превосходящей силой оружия, Аристархов был законченно свободен и счастлив. Там была его истинная Родина, если допустить невозможную мысль, что Родина, свобода и счастье — близнецы-братья. Этот опроволоченный квадрат он был готов защищать до последнего патрона, до последней капли крови, хоть от пуштунов, хоть от белуджей, хоть от американцев, хоть от самого Господа Бога, вздумай тот пойти войной на точку. Был готов защищать так, как не был готов защищать бесспорную паспортную Родину — СССР — с ее развалившимися деревенскими домами, интернатами-общагами-казармами, жестокой милицией, неправедным судом, красными лозунгами на всех углах.

И был на точке тонкий в талии, гибкий, как удилище, спецназовец-майор с разведгруппой и диким количеством аппаратуры, усиленно шарящий то в иранском, то в пакистанском эфире, что-то там перехватывающий, сам коротко вклинивающийся в разомлевший восточный эфир на безупречном дари или фарси, проворно выскользающий из эфира с немедленным выключением аппаратуры, зачехлением ее некими специальными, непроницаемыми для спутников и радаров черными, как ночь, чехлами.

Прямой, с перебитым носом, коротко стриженный, с абсолютно ничего не выражающими светлыми, как бы седыми глазами, молодой этот майор походил на римского центуриона, а может, на викинга. Безупречное дари, не менее безупречное фарси, английский, французский — Аристархов сам имел способности к языкам, так что мог оценить — углубленное слушание симфонической музыки, чтение неведомого Костанеды, вечерний мартини со льдом в шезлонге, восточная гимнастика, медитативное отслеживание заката — все свидетельствовало, что майор непрост. Где сочетание изощренного, неустанно пополняемого образования с неустанно же совершенствуемой практикой диверсанта — там некая надмирность, всечеловечность со знаком минус, странные идеи, пророчества и мистика. Такие люди не вполне люди. Их жизнь не вполне жизнь. Что-то более, а может, менее интересное. Многим на точке казалось, что менее, — они смотрели на майора с презрением, потому что видели в нем убийцу. Аристархову казалось, что более, — он видел в майоре не только убийцу. Он мгновенно признал умственное и прочее старшинство майора. Майор не возражал, когда Аристархов подставлял по вечерам свой шезлонг к его шезлонгу. Он угощал Аристархова мартини. Аристархов его — виски.

Увидев майора, с тонкой сигарой в зубах, с огромной спортивной сумкой через плечо, идущего от вертолета по скрипучему гравию к секретному, утыканному антеннами, как дикобраз иглами, «метеорологическому» домику, Жанна сначала побледнела, затем покраснела. Аристархов, наблюдавший немую сцену из кабины, понял, что майор не один из многих ее мертвых, но один из немногих ее живых. Он не ревновал, но с грустью предположил, что некогда с майором Жанне было гораздо интереснее, нежели сейчас с ним, старлеем Аристарховым.