Герман Лопатин - страница 12
– Вот поэтому-то я и хочу, чтобы вы подтвердили…
– Вам нужны подробности? – перебил Нечаев. – Хорошо. Я изложу их на бумаге! Сочиню реляцию! Если вы не верите на слово, я напишу сто страниц!
Герман прекрасно видел, что Нечаев хочет улизнуть от прямого ответа. Он остановил его:
– Проще рассказать на словах.
– В самом деле, – поддержал Бакунин, – мы же не бюрократы.
– Только пусть он учтет, – сказал Герман, – что я просидел в Петропавловке общим счетом десять месяцев. Вы тоже хорошо знакомы с ее порядками. А он видел эту тюрьму только издали.
Настала долгая пауза.
На сжатых скулах Нечаева двигались желваки.
Бакунин шумно дышал.
– Я не понимаю, – наконец угрюмо сказал он, – зачем вам понадобилась эта ложь?.. – Он тяжело встал, опершись руками о колени. – Солгавший единожды… Революционный комитет в России – тоже ваши выдумки?
Нечаев молчал. Он знал, что при Германе лгать Бакунину бесполезно, и понимал, что для него происходило самое страшное: он терял Бакунина, его поддержку.
И Бакунину, видимо, были не легки эти минуты. Рушилась его вера в сильную подпольную организацию, которая должна была поднять восстание в России.
Для Германа эта встреча была тоже по-своему решающей. Он не только разоблачил перед Бакуниным политического авантюриста. Он окончательно понял, что Михаил Бакунин, с его детской доверчивостью к любому встречному человеку, не может быть руководителем революционных эмигрантских сил.
– Вы, русские, часто склонны переоценивать заслуги своих соотечественников, – сказал Маркс, узнав о событиях в Женеве. – Мне, например, кажется очень странным, что такой опытный человек, как Михаил Бакунин, мог попасться на крючок политическому проходимцу. Непостижимая близорукость!
– Я думаю, – ответил Герман, – все дело в том, что Бакунину слишком хочется скорее увидеть свою родину свободной, и он хватается без разбора за всякого, в ком увидит силу, смелость и желание действовать незамедлительно.
– Революции не делаются по прихоти одиночек, – сердито заметил Маркс. – К сожалению, Бакунин не желает этого понять. Ему бы только устраивать заговоры, сбивать комплоты, заводить тайные общества. Его Альянс социалистической демократии открыто проповедует анархизм. Это же несовместимо с организованной борьбой пролетариата!
– Почему же Альянс входит в состав Интернационала?
– Резонный вопрос. Вы правы. Пора ставить его на очередном конгрессе. – Маркс зашагал по своей дорожке. – Вам же, Герман, по-моему, надо быть ближе к нашему товариществу.
– Я ведь принят в Интернационал…
– Знаю. Но я вот о чем думаю. Почему бы вам не представлять русскую секцию Интернационала здесь, в Лондоне, в Генеральном совете?
– Но почему я? – испугался Герман. – Есть ведь люди постарше, поопытнее. Меня же всего как месяц приняли в Международное товарищество.
– Вы единственный русский в Лондоне, кто близок нам по своим взглядам. С вашей секцией в Женеве я спишусь.
– Вы, наверное, шутите.
– Нисколько. А то что же получается? Приехал в Лондон дельный, энергичный, в основном с верными взглядами русский, а интересы русской секции продолжает представлять в Генсовете немец?
– Кто же это?
– Да, я, я, – засмеялся Маркс. – Везде я. Словно Фигаро. Ваши же сами меня просили. Вот постойте, я покажу вам письмо.
Он подошел к столу, достал из ящика письмо.
Герман узнал почерк Антона Трусова, секретаря русской секции Интернационала в Женеве.
«Дорогой и достопочтенный гражданин! – пробегал строчки Герман. – От имени группы русских мы обращаемся к Вам с просьбой оказать нам честь быть нашим представителем в Генеральном совете Международного товарищества в Лондоне… Воспитанные в духе идей нашего учителя Чернышевского, осужденного за свои сочинения на каторгу в Сибирь в 1864 г., мы с радостью приветствовали Ваше изложение социалистических принципов и Вашу критику системы промышленного феодализма… чтобы не вводить Вас в заблуждение и избавить Вас от сюрпризов в будущем, мы считаем также своим долгом предупредить Вас, что не имеем абсолютно ничего общего с г. Бакуниным и его немногочисленными сторонниками… Примите, гражданин, от имени всех наших братьев выражение нашего глубокого уважения».