Герман Лопатин - страница 19

– Поглядим, – барин перевернул бутылку донышком вверх и прочитал выпуклые буквы: – Ливерпуль.

– Это какое ж государство?

– Город такой в Англии.

– Слыхал? – подмигнул хозяин мокрых саней, накручивая на ноги сухие портянки.

– И у нас делают такие, – важно сказал высокий мужик в заячьем малахае.

– Ты почем знаешь, Авдеич? – покосились на него.

– Стало быть, знаю. Беседу я с одним человеком имел, вот как, к примеру, с их благородием.

Он вежливо кивнул на сидевшего рядом географа.

– Ну и что?

– А то, что у них баклага была медная. Только они в нее молоко налить просили. А так барин обходительный. Очки у них точнехонько ваши.

– Что же он со своей баклагой в ваших краях делал?

Мужик внимательно посмотрел на географа:

– Баклажка-то у него своя, да сам он был не свой.

– Как так?

– А так. Не по своей воле путешествовал.

– Преступник?

– По-вашему, может, и преступник, – нахмурился мужик, – а по-нашему, несчастный.

– Да ведь я не утверждаю, я просто спросил.

– Спрос, ваше благородие, не долог, а человека занапрасно обидеть можно. Вы их не видели, а я видал… У них в ту пору шина лопнула, так заворотили на наш двор. Пока кузнеца искали, – они у нас отдыхали.

– Куда же его везли?

– Этого знать невозможно.

– Это точно, – подтвердил кто-то, – ссыльных возят при пакете.

– А звать его как?

– Это тоже в секрете держат.

– Погоди, – перебил высокий, – Гаврилычем его величать. Моя баба спросила, как молоко наливала.

– Николай Гаврилович?

– Во-во, Николай Гаврилович. Я нарочно бабу подослал. Для молитвы, чтобы хорошего человека поминать. Человек он больно ласковый. Пока шину во дворе стучали, он все с моим Васяткой играл.

– А давно это было?

– Да как бы вам не соврать? Годков шесть, почитай, прошло. Уж не знакомый ли?

– Был у меня знакомый в Петербурге, тоже Николаем Гавриловичем звали. Только он лет восемь как умер.

– Божья воля.

– Ну что же, – географ поклонился обозчикам. – Пора ехать. Доброго пути вам.

– И вам доброго пути, – хором ответили мужики, которые после душевной беседы и вовсе уже не имели сердца на человека, причинившего им неприятность.

Лошади, сбавив ход, тянут сани по заснеженной улице Иркутска, мимо деревянных домишек, через полупустынную хлебную площадь, с несколькими крестьянскими возами, мимо триумфальных ворот, тюрьмы, желтых строений присутственных мест и собора – этих трех непременных китов, на которых покоится каждый добропорядочный российский город, – минуют двухэтажный каменный дом генерал-губернатора с шестью колоннами по фасаду, сворачивают в боковую улицу и останавливаются возле приземистого здания, нижний этаж которого каменный, а верх – деревянный.

Над дверью здания вывеска – «Гостиница „Амур“».

Приезжий поднимается с хозяином во второй этаж, в отведенный ему номер, и не отпускает хозяина, плутоватого на вид мещанина, а пускается с ним в разговоры.

Из разговоров можно понять: приезжего интересует положительно все – и количество народонаселения в городе, и цены на мясо и сено, и судоходство по Ангаре, и хитрости плетения иркутских пеньковых сетей, и особенности почвы на берегах Ангары, Иркута и Ушаковки, и время вскрытия этих рек, и многое множество другого. Во всяком случае, хозяин лучшей в Иркутске гостиницы «Амур» тотчас смекнул: приезжий расспрашивает неспроста – и постарался не только удовлетворить его любопытство, но и не повредить себе каким-либо неосторожным ответом.

Под конец приезжий спрашивает, часто ли устраивают в городе балы, в чьем доме можно провести вечер за вистом, каких вкусов губернаторша и есть ли у нее дочка.

Хозяин может заключить: молодой человек не замкнется в научных изысканиях, а разовьет разностороннюю деятельность.

Что ж, тем лучше! С такими постояльцами можно ладить. У них водятся деньжишки, и они не торгуются из-за каждого гривенника, как бескопеечные прощелыги-дворянчики или прижимистые сибирские купцы.

Внушало доверие (а также некоторую робость) и то, что приезжий со значительным видом извлек из чемодана и разложил на столе разные неведомые хозяину «Амура» научные инструменты: трубы, колеса с делениями, прямые и изогнутые палки, блестевшие стеклом, металлом и глянцевой краской.