Гибель отложим на завтра. Дилогия - страница 26

Иногда на пути встречались маленькие деревушки, сплошь состоящие из покосившихся, крытых соломой лачуг. Жители таких поселений встречали путников настороженными взглядами, и даже за деньги непросто было уговорить их впустить на ночлег или продать еды. Нирраса это раздражало, ведь он привык, что крестьяне падают ему в ноги, но сейчас, путешествуя с такой обузой, как Аданэй, он боялся называть свое настоящее имя даже перед обитателями хижин. Вот и приходилось советнику терпеть хамство черни, которая в этих забытых богами краях отличалась чрезмерной суеверностью и полагала, будто случайные путники могут оказаться хитрыми духами или злобными карликами, принявшими человеческий облик.

Однако рано или поздно, а все заканчивается. Закончилась и глушь. Ниррас с Аданэем покинули болотистую местность и выехали на широкую дорогу. Выложенная когда-то серым кирпичом, она почти полностью разрушилась, но после лесной чащобы двигаться по ней оказалось легко и даже приятно.

Все чаще стали попадаться на пути зажиточные деревни, в некоторых встречались даже постоялые дворы с трактирами, а жители этих мест проявляли неизменное дружелюбие к тем, кто имел охоту и, главное, возможность заплатить за ночлег полновесными монетами.

Погода стояла сухая, ясная, и лишь изредка проносились по небу легкие перья облаков. Среди высоких, обласканных солнцем трав раздавалось бархатистое жужжание тяжелых шмелей и тонкий стрекот пролетающих стрекоз. Однообразие равнины, изредка чередовавшееся с приветливыми деревеньками и одинокими рощицами, спустя время начинало утомлять взгляд. За весь путь Ниррас обратился к своему спутнику лишь несколько раз, и теперь Аданэй, предоставленный самому себе, погрузился в воспоминания.

Словно наяву видел он себя прежним блистательным кханади, самой большой бедой которого считались мелочные ссоры и интриги. И тут — поворот судьбы, лишивший благополучия — смерть отца. После этого все пошло наперекосяк. Старая жизнь безвозвратно сгорела на погребальном костре, и пепел ее развеялся, сметенный уродливыми событиями. Поединок с Элимером, унизительное рабство и вот, теперь, дорога в Эртину.

Поединок… Аданэй как сейчас видел эту каменистую тропу и протекающий среди седых булыжников ручей, неподалеку от которого они с Элимером последний раз встретились как равные. Единственное, что он запомнил перед забвением — холод в груди и что-то горячее, стекающее по телу. С запозданием понял — это его кровь, и успел удивиться, что совсем не чувствует боли. А дальше — тьма.

Очнувшись, Аданэй обнаружил себя на гниющей соломенной подстилке. С трудом скосив взгляд, увидел, что находится в крошечной лачуге, давно обжитой пауками и плесенью. Полом хижине служила голая земля, еле-еле прикрытая грязным тряпьем вперемешку с сеном.

Аданэй попытался приподняться, но, почувствовав острую боль, со стоном повалился обратно на солому. Из-под затхлой тряпки, которой кое-как была обмотана его грудь, просочилась кровь. Одновременно он услышал кряхтенье и чьи-то неровные шаги: из противоположного угла хижины, припадая на обе ноги, к нему приближался древний старик. Его худые, острые плечи торчали из лохмотьев, которые сложно было назвать одеждой, редкие седые космы кишели вшами: мелкие твари явственно выделялись на белесой шишковатой голове. Из-под лохматых бровей бедняка выглядывали мутные, выцветшие глаза, а руки дрожали. Старик, с трудом, трясясь, присел на корточки, обнажая грязные колени, щедро разрисованные синяками и ссадинами. Наклонился к лицу Аданэя, беззубо улыбнулся, и по его подбородку потекла слюна. Дохнуло тухлятиной и тошнотворным запахом чеснока.

Старик что-то бормотал дребезжащим голосом, и постепенно Аданэй смог уловить смысл его слов. Бред сложился в понятную речь:

— Гляжу, лежит. Ну, я поднял, сам чуть душу Мрате-смертушке не отдал, пока на телегу подтянул. А как стал выгружать в мертвецкую яму — и ведь выгрузил, выгрузил! — а сам, глядь, а он шевелится. Ну, так я в эту яму сам и сполз. А вонь-то там какая, а? Ну да это ничего, я привычный. Бывало, бывало мне туда лазить. Как увидишь, блестит что-то, так мигом слезешь, и мертвяки нипочем. Я потом насилу нас с тобой обратно вытянул, — старик вдруг подмигнул — Вот сюда тебя и приволок. И вовремя, вовремя. Еще день, и зарыли б ямину-то, ей вот уж как три дня было. Притащил, а сам думаю: зачем, балбес старый? Все равно ж сдохнет. Ан нет. Очнулся, гляди ты. Живуч, эх, живуч, кошака.