Гибель профессии - страница 16
— Овощи, небось, свез к себе, а кто заплатит? Пушкин?!
Дьякон делал знаки: тише, мол, мы не одни!
Казначей съежился, отошел, показал издали кулак.
Лидия спросила с удивлением:
— Какие овощи?!
Дьякон ответил, что речь идет иносказательная, духовная:
— Овощи — сие есть божья благодать.
Подошел Халюзин, сел в машину рядом с Лидией.
— Домой! — приказал он. Перед тем, как включить скорость, дьякон привычно перекрестился мелким крестом, дал газ. Поехали.
— Как ты сегодня красиво говорил, — прошептала Лидия, прижимаясь к пресвитеру. Он ласково сжал ее руку. Она что-то прошептала, пресвитер ответил ей еще тише. Тщетно прислушиваясь к разговору, дьякон чуть было не задел крылом дерево. Резко затормозив, он повернул к седокам испуганное лицо:
— Не попустил господь!..
Пресвитер сказал укоризненно:
— Тебе бы не за рулем сидеть, а с попом Христа славить!
Дьякон ответил дерзко:
— А я его и за рулем славлю! Я рукоположен! На мне благодать почиет!
Пресвитер насмешливо улыбнулся:
— С благодатью, а в дворниках состоишь. Всей твоей благодати три десятки в месяц цена!..
Дьякон злобно нажал на клаксон, заглушая пресвитера.
Утром, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Лидию, Колосов снаряжал сына в школу. Мальчик был необычайно молчалив. Только совсем собравшись, он вдруг прошептал, приблизившись к отцу:
— Папа, что я хотел тебе сказать… Она… — он кивнул головой в сторону закрытой двери.
— Не надо, мальчик, — мягко прервал его отец, — не приучайся к сплетням.
— Я сам видел, — густо покраснел Женя и упрямо продолжал: — Она сборщику деньги дала!
Колосов удивился:
— Какие деньги? О чем ты толкуешь?
Выслушав рассказ мальчика, он сжал губы и вытер со лба пот. «Баптистка? Она никогда не проявляла интереса к религии. Спросить ее? Да, да, немедленно спросить». Он быстро, уже не соблюдая тишины вошел в спальню. Женя увидел, как побледнел отец, и пожалел, что затеял этот разговор. Он схватил портфель с книгами и выбежал.
Лидия уже не спала. Она еще и еще раз обдумывала недоговоренную Халюзиным мысль. Он не возражает против брака, но, несомненно, ждет с ее стороны каких-то шагов, которые освободили бы ее от Колосова. Но каких? Не убийство же рекомендует ей пресвитер — это привело бы к полной катастрофе. Что тогда? Развод? Нет, этот вариант Халюзин неоднократно отвергал как слишком шумный. Попросту бросить Колосова и уйти к Халюзину? Не годится: пресвитер определенно сказал ей, что готов принять ее к себе в дом лишь после каких-то «успешных шагов по освобождению от мужа». Она не могла найти решения этой головоломки и была раздражена. Появление мужа в комнате, да еще без стука, вызвало в ней гнев:
— Ты знаешь, что я страдаю от головной боли, и вламываешься как в конюшню! Я буду жаловаться в партком! В райком! Пусть они узнают, что ты за тип!
Пренебрегая упреками, Колосов резко спросил ее:
— Это правда, что ты посещаешь молитвенные собрания баптистов?
— Правда! — дерзко ответила Лидия. — И об этом я тоже скажу в райкоме! Никуда со мной не ходишь, постоянно торчишь на заводе! Вот до чего ты меня довел! До баптизма!
— Какая наглость! — рассвирепел Колосов. — Имей в виду: если ты не порвешь с этими обманщиками, между нами все кончено!
Лидия захохотала.
Она несколько затянула сардонический хохот и, кажется, сорвала голос. Колосов взглянул на нее недобрым взглядом и ушел, хлопнув дверью. Это было похоже на последний, но многообещающий залп перед оставлением позиций. Лидия не почувствовала себя победительницей…
В обеденный перерыв к Колосову подошел молодой инженер Козюра и предложил отправиться после работы на скачки.
Колосов заколебался. Впервые ему не хотелось идти домой.
— Ну, хоть на полчаса! — умоляюще сказал Козюра, желая «развлечь и отвлечь» своего старшего друга.
— На полчаса, пожалуй, не стоит, — усмехнулся Колосов. — А часа на два завьемся!
…Великолепный ипподром был заполнен нарядно одетыми людьми. На круге кучка всадников в разноцветных камзолах с номерами на спинах успокаивали горячащихся лошадей. Ударил колокол, и радио известило о начале скачек. Красно-желто-зеленая группа всадников устремилась к старту.