Гленн Тарнер Заячья Губа - страница 7

Первый вербовщик, заполученный Тарнером, — девятнадцатилетний юноша-калека из Мэриона, штат Огайо, буквально с ночи на утро заработал на перепродаже прав восемьдесят тысяч долларов. Для этого ему пришлось «наколоть» тридцать пять искателей быстрой наживы.

Но он был пионером, поднимавшим целину. Чем дальше в лес, тем больше сгущались джунгли геометрической прогрессии. Ведь для того, чтобы заработать те же восемьдесят тысяч, каждому из тридцати пяти обращенных надо было в свою очередь завербовать тридцать пять новых любителей быстрой наживы. Если читатель знаком с правилами умножения и помнит количество населения земного шара, то он, наверное, затруднится ответить на вопрос: где найдут последние 51 296 875 вербовщиков «Коскота» по тридцать пять скальпов на душу? Уж не потому ли Гленн Заячья Губа назвал свое предприятие межпланетным?

Но оставим в покое космос и даже земной шар. Уже пятикратное повторение трюка с перепродажей прав на распространение и вербовку в темпе, заданном юношей-калекой из Мэриона, привело бы к тому, что в каждой американской семье оказалось бы по одному коммивояжеру «Коскота».

Разумеется, дело Тарнера разворачивалось не столь молниеносно. Однако сам Гленн Заячья Губа от заминок не страдал. Свое он получал сполна. Ведь кесарю — кесарево, а богу — богово. Люди, попадавшие в орбиту «Коскота», становились по существу его невольными банкирами, предоставлявшими ему неограниченный кредит и беспроцентные займы.

Уже через восемь месяцев в штаб-квартире Тарнера запахло деньгами, а еще через некоторое время — парфюмерией. На доллары, выколачиваемые вербовщиками из искателей легкой наживы, Тарнер выстроил в Орландо, штат Флорида, и в Сан-Хуане, Пуэрто-Рико, первоклассные косметические предприятия, начавшие выпускать парфюмерные изделия из переработанного норкового жира. (Теперь вам понятна привязанность тарнеровской камарильи к норковым галстукам?)

Вскоре из косметического бизнеса Гленн Заячья Губа перекинулся в другие области деловой активности, и завертелась карусель.

Впрочем, для кого — карусель, а для кого — мельничные жернова. «Империя» Тарнера растет, перемалывая человеческие судьбы. Ослепленные иллюзией мгновенного обогащения, люди попадают в кабалу к Гленну Заячьей Губе, отдают ему свои последние гроши, залезают по уши в долги, срываются с насиженных мест, бросают семьи, а затем, пытаясь стричь купоны, невидимые, как королевские одежды из сказки Андерсена о портняжках-жуликах, превращаются из мелких жертв в еще более мелких хищников, соблазняя и губя по принципу цепной реакции.

Вербовщики-распространители, готовые перегрызть друг другу глотки, не отгороженные друг от друга даже видимостью конвенции, которой придерживались лжепотомки лейтенанта Шмидта, рыщут, словно шакалы, по Америке, оставляя за собой следы преступлений и трагедий. Капканы и мышеловки Тарнера покрыли густой сетью всю страну.

…Это было в августе 1972 года. В Майами-бич проходил предвыборный съезд республиканской партии. Стояла неимоверная жара. Атлантический океан не освежал, и редкие купальщики напоминали выброшенных на берег рыб, хватающих последние глотки ускользающего воздуха. На улицах курортного города не было никого, кроме демонстрантов и полиции. Отдыхающие попрятались под тенты кафе и гостиничных веранд, поглощая в неимоверных количествах мороженое и прохладительные напитки, а делегаты съезда, политические лоббисты и представители прессы предпочитали коротать время в гигантских холлах фешенебельных отелей, где исправно работавшие могучие кондиционеры создавали искусственные оазисы умеренной температуры.

Владельцы отелей, стремясь привлечь клиентуру, рекламировали «по сезону» не столько прелести гостиничного комфорта или мастерство шеф-поваров, сколько исправность и мощь кондиционных установок. Помню, как на фронтоне одного из отелей красовался гигантский неоновый термометр, соблазнительно указующий прохладу, царившую в его чертогах. А она была тем более необходима, что к жаре климатической приплюсовывался накал политических страстей — дебаты, интриги, сделки, шоу.