Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка - страница 25

В том, что Бенита дала ему точные координаты, Молларт убедился, когда, поставив лодку рядом с полузатонувшим корытом, вылез на шаткие лодочные мостки и увидел во дворе древнюю старуху.

Старая хозяйка хутора Лаурисоо, завидев постороннего, оперлась дрожащими руками о палку и вперила в него неподвижный взгляд. Видно было, как у старухи дрожат плечи, хотя на ней был жилет из овчины, а под ним — грубошерстная блуза, длинные рукава которой спускались до самых кончиков скрюченных пальцев.

Молларт поздоровался и сообщил, что он ветеринарный врач и хочет осмотреть овец.

Старуха захихикала и, едва шевеля узенькими как ниточка губами, объявила тоненьким монотонным голоском: она-де подумала, что наконец-то смерть пожаловала с другого берега, чтобы посадить ее в лодку и увезти.

— Мой старший сын помер, — сообщила она затем.

— Когда? — испугался Молларт, решив, что в доме траур.

— Позапрошлым летом, — ответила старуха.

— Отчего? — участливо спросил Молларт.

Беспорядок на дворе не оставлял сомнения в том, что на этом хуторе едва ли можно было встретить трудоспособного человека.

— От старости помер, — объявила старуха. Она долго разглядывала незнакомого мужчину, а затем крикнула в сторону дома:

— Эй, Линда!

По скрипучим деревянным ступенькам крыльца во двор спустилась та, которую звали Линдой. Она с царственным спокойствием зашагала по направлению к Молларту, по дороге ступая в коровьи лепешки, клок соломы прилип к ее лодыжке, но ей лень было смотреть под ноги — ее нимало не беспокоило, предстанет ли она перед посторонним мужчиной с чистыми или грязными ступнями.

Молларт стал терпеливо разъяснять ей, зачем он прибыл сюда.

— Ах! — после каждой фразы Молларта вскрикивала женщина. Попросив проводить его к овцам, Молларт вновь услышал тот же взволнованный выкрик, не выражавший ни удивления, ни досады.

Женщина пошла вперед, и Молларт последовал за ней. Он видел ее спину, казалось, что под платьем у женщины, ниже и выше пояса, напиханы булки. Пятки ее напоминали картофелины, серые и неровные, а голые локти в складках — клочок вспаханного поля.

Молларту вдруг вспомнился рассказ одного немецкого офицера, исколесившего Эстонию вдоль и поперек. Им, мол, говорили, что Эстония так же хороша, как Европа. Но нигде в деревне он не встретил крашеных домов, даже по оконным рамам никто не удосужился пройтись кистью, не говоря уже о том, что и люди показались ему тупыми и неопрятными.

Молларт грустно улыбнулся и взглянул на окна длинного хозяйского дома. Иные из них были завешены тряпьем, иные стояли голые, а одно окно закрывала полосатая лошадиная попона, повешенная углом, очевидно, эта комната служила спальней.

Две лаурисооские овцы паслись на привязи у реки.

Линда, женщина неопределенного возраста, стояла как вкопанная, пока Молларт осматривал овец. Он долго и основательно изучал животных, щупал у них сухожилия и железы, сгибал и разгибал им ноги, исследовал слизистую оболочку.

Само собой разумеется, он привык к тому, что хозяева животных присутствовали при осмотре, во всяком случае при заключении, которое он выносил. В большинстве своем они старались помочь ему — утихомиривали скотину или припоминали что-то еще, связанное с заболеванием животного. Впрочем, чаще они мешали, чем помогали. Однако сейчас Молларт чувствовал, что его гораздо больше раздражают безучастность и безразличие этой женщины. Впрочем, что с нее взять, раз бог умом обделил.

— Выкидыш был у обеих овец? — спросил Молларт.

— Ах! — пробормотала женщина.

В конце концов, оставив овец в покое, Молларт отправился к реке, вымыл руки, затем не спеша вернулся к женщине, посмотрел в ее невыразительные глаза и сказал:

— Овцы больны. Это заразный выкидыш, бруцеллез или болезнь Банга.

— Ах! — услышал он в ответ.

— Овец придется прирезать, постарайтесь раздобыть себе для этого дела перчатки. Солому, на которую положите овец, надо будет уничтожить. Внутренности сожгите или закопайте поглубже в землю. После этого тщательно вымойте руки.

Молларт говорил медленно, словно нанизывая слова в ряд. Он был уверен, что его наставления не доходят до женщины, и это его беспокоило.