Гнёт. Книга вторая. В битве великой - страница 6

Как-то в солнечный день Древницкий сидел на Соборной улице возле вновь открывшегося модного магазина Дорожнова. В сутулом штатском с нахлобученной на лоб шляпой трудно было узнать когда-то подтянутого щеголеватого офицера. Год тому назад Древницкий вышел в отставку. Согласно воинскому уставу, его уволили с производством в следующий чин. Казалось, пенсия обеспечит семью, теперь такую небольшую. Сыновья выросли. Вова служил техником на заводе в Фергане, а Серёжа поехал в Москву поступать в Петровскую академию. В Москве юноша нашёл себе работу — урок и переписку бумаг в каком-то частном обществе. После студенческих беспорядков Серёжа принуждён был выехать из Москвы.

Вернувшись домой, сын понял, что на пенсию семье жить трудно.

Серёжа знал, что отец пытался работать в Каменной палате вольнонаёмным писцом. Оказалось, что, обладая неразборчивым почерком, он в писцы не годился, а другого дела не предложили. Пришлось от работы отказаться.

Сидя на своём любимом месте и поёживаясь под порывами холодного ветра, Древницкий в сотый раз обдумывал: куда ему устроиться на работу? Кто-то сел с ним рядом, но совсем не хотелось поворачивать голову. Почувствовав руку на своём локте, взглянул.

— Серёжа, ты? Что, дома не сидится?

— Я отыскивал тебя, папа, хотел порадовать: завтра устраиваюсь на работу.

— А зачем торопишься? Отдохни.

— Сколько можно отдыхать? Уже неделю сижу на твоей шее. И вообще работать надо.

— Вот о шее у тебя вышло плохо. Отец не может тяготиться ребёнком.

— Но "ребёнок" должен когда-нибудь встать на свои ноги… Я рад работе.

— Расскажи. Куда устраиваешься? Как? А мне не удаётся. Прихожу, показываю указ об отставке… Морщатся: "Военный, подполковник. Куда вас устроить?.." Отвечаю: "Мне всё равно, честно проработал тридцать пять лет". Опять морщатся. Коммерсанты откровенно говорят: "Нам важен оборот, а не честность".

— А в учреждениях?.. Там-то нужны честные люди…

Древницкий усмехнулся, ласково посмотрел на сына.

— Когда-то я тоже в это верил… А дальше капитана не пошёл. Все знают, что в России процветает казнокрадство. Рассказывают: министр финансов просил Николая Первого утвердить назначение на крупный пост честного человека. А тот ему ответил: "Не ручайтесь, в России не крадёт только один человек — я". Вот в учреждениях тоже морщатся.

— Папа, разве они смеют отказывать честному отставному офицеру?

— Они не отказывают. А спрашивают: "Имущественный ваш ценз?" Это какой же? "Ну, собственность, недвижимое имущество, дом, земля". Злость берёт, отвечаю: "Земля есть, две сажени на кладбище…" — И конец разговору.

Серёжа улыбнулся.

— Я удивлён, что ты так быстро устроился, — проговорил задумчиво отец.

— Через друзей, папа. Студент знакомый работает…

Серёжа как-то осёкся и замолчал. Ему не хотелось говорить, что устроил его Буранский, распутывающий жульническую сеть, в которую попал Евсеев. Он любил отца и берёг его.

— Здорово, Сергей! — прозвучал весёлый голос.

Мимо шёл молодой человек в новеньком офицерском пальто.

Серёжа усмехнулся.

— Здорово, герой! Смотри, без ног не вернись.

Тот на ходу обернулся, улыбаясь во всё своё молодое, круглое, чуть веснушчатое лицо.

— Вернусь капитаном, вся грудь в орденах. Япошек шапками закидаем! — Он засмеялся и бодро зашагал дальше.

— На войну собрался? — спросил отец, нахмурив брови. Он боялся, что задор молодости захватит сына.

— Был студентом, рубаха-парень, но крайне беспечным, пустым каким-то.

— Это и видно. "Шапками закидаем!" Экая пошлятина. Подхватил ходкую фразу и повторяет. А дела ваши плохи… Бьют нас японцы.

— Прекрасно вооружены, и выучка европейских военных.

— А тебя не тянет за наградами? — Древницкий выжидательно смотрел на любимого сына.

— Уклоняться от призыва не стал бы, но подставлять лоб под шальную пулю из-за интересов царского родственника Алексеева не буду. Хорошо, что уроженцы Туркестана на пятьдесят лет освобождены от воинской повинности.

— Это верно. Несчастная Россия! Кто только не вершит её судьбами?

— Придёт этому конец, я верю.

— Я тоже, сын, верил, а теперь изверился.

Сергей тревожно посмотрел на отца. Тот сидел сгорбившись, из-под полей фетровой шляпы на сына глядели карие померкшие глаза.