Гнет - страница 13

А на работу, даже тогда — попробуй не выйди,… — возмущенно бросила баба Киля. — За невыход на работу такие жестокие санкции были установлены, что век потом не расхлябаешься, если вообще в тюрьму не посадят «за тунеядство».

Хотелось бросить тут все к чертовой матери и уехать куда глаза глядят — да куда там: в Ковалевку еще можно было пойти, а на выезде из нее — в сторону Николаева, милицейский вооруженный кордон выставлен был — задерживали там каждого, кто пытался из этого ада вырваться и назад, в село, возвращали. При этом людей строго предупреждали: «Еще раз попадетесь — расстреляем!»

Складывалось такое впечатление, что нас тут кто-то специально решил голодом уморить. Только мы не могли понять: за что?! Чем мы перед государством провинились? И мы тогда еще не знали, что весь народ Украины, точно так же, как и в нашем селе, от голода вымирал.

Помню, уже зимой 1932 года сам председатель колхоза по домам ходить стал и тех, кто еще мог хоть как-то двигаться, со слезами на глазах уговаривать, на работу выйти — на ферму. Говорит: коровы не доенные стоят, орут…

Спрятала я тогда на теле грелку для молока, укуталась тряпками и поползла на ферму, думаю: вдруг удастся немного молока домой принести. Прихожу я туда, а там, в занесенном снегом коровнике, худющие коровы почти по вымя в замершем навозе стоят и орут они дико. Отыскала я нашу корову Миланку, а она вся грязная и худющая в коровнике стоит, вымя ее распухло — смотрит она на меня своими большущими глазами, а в них слезы,… так мне ее жалко стало!.. Обняла я ее за шею и так и стояли мы вместе, плакали. А она мне тогда так и не далась подоиться — к вымени ее дотронуться было невозможно, больно ей было.

Потом, когда эти коровы с голоду уже дохнуть стали, руководством колхоза было решено: оставшихся коров на мясо забить.

— Представляешь, внучек, — обращаясь ко мне, вновь горячо заговорила баба Киля, — люди у нас в селе к тому времени уже от голода пухнуть начали, а мясо с тех коров наших стали отправлять куда-то.

Доведенные до отчаяния мы, бабы, чуть было не взбунтовались тогда.

Все началось с того, что мы, собравшись на улице, стали друг другу на жизнь свою жаловаться, потом кто-то сказал, что за жизнь своих детей мы обязаны бороться. После этих слов мы, словно очумевшие, стали по хатам за вилами разбегаться. И это просто чудо, что мы самосуд над нашим руководством тогда не учинили — мужья наши остановили нас. Вернее, остановила нас мысль о том, что всех нас в Сибирь после этого отправят, и дети наши голодные без матерей останутся.

Повырывали мужчины из рук наших тогда вилы, и мы с пустыми руками к председателю колхоза пошли.

Помню, пока дошли мы до конторы, многие женщины от слабости уже на ногах стоять не могли,… они буквально заползали в кабинет председателя колхоза.

Стали мы просить его:

— Ну, дай нам хоть по кусочку мяса в счет будущей оплаты, ведь, это же наши коровы…

— Нет, нельзя, — отвечает он, — наш колхоз еще план по заготовкам мяса не выполнил.

Разорвать мы его от злости готовы были. Говорим ему:

— Да черт с ним, с планом,… дети-то наши уже от голода пухнуть начали.

— Нет, — говорит он, — не могу я план не выполнить, — и бумагу нам под нос тычет. — Вот, — говорит он, — почитайте: это из района прислали…

Была тогда среди нас одна грамотная женщина, взяла она эту бумагу и в слух читает: «…за невыполнение плана заготовок по хлебу и мясу осуждены на десять лет председатель соседнего колхоза, главный агроном и главный зоотехник… Предупреждаем…»

После этого мы уже не знали, что нам и делать. А председатель колхоза, чуть ли не плача, бормочет:

— Поймите меня, бабоньки — не могу я… у меня же ведь тоже дети есть…

Ну, что тут поделаешь?.. Ни с чем мы домой пошли. Ну, думаем: вот и конец нам всем пришел. И действительно: зимой 1932 года односельчане от голода уже вымирать начали,…возле нашей хаты, за муром, дети мертвые валялись, и их убрать некому было. Почти в каждом доме тогда люди от голода пухли, а у родственников не было даже сил, чтобы умерших людей на кладбище отвезти — так они дома и лежали.

Мы тоже от голода мучились. Всех мышей и крыс мы еще зимой переловили и съели. Пытались мы и птичек ловить.