Гнет - страница 24

А Белла, как в последствии оказалось, не очень хорошей была женщиной: уже после войны, когда мамка твоя, окончив восемь классов, поехала в Николаев устраиваться на одногодичные учительские курсы — мамка твоя очень хорошо в школе училась, и попросилась пожить некоторое время у этой Беллы — та, сославшись на то, что в квартире мало места, — отказала ей. Вот такая бывает в жизни человеческая неблагодарность, — грустно улыбнувшись, тихо произнесла баба Киля.

А к концу 1943 года в нашем селе вообще не было ни немцев, ни румын — комендатура в Ковалевке находилась, а у нас, в Ткачевке, с началом комендантского часа по улицам ходили только румынские патрули — два солдата. Но в это время мы могли передвигаться по селу свободно, единственное, что от нас требовали эти румыны, так это то, чтобы мы в обязательном порядке приветствовали их.

Выглядели румынские солдаты, в отличие от их офицеров, очень бедно и неряшливо. Вообще они были людьми нагловатыми: они могли запросто зайти к любому в дом и взять со стола кусок хлеба или яйца, чтобы поесть,… были случаи, когда они с сараев кур воровали, а бывало, что и свиней. Но мы знали, что румынские власти запрещают своим солдатам грабить нас, и, если мы своему полицаю Васе Вакарю пожалуемся на них, и он сообщит об этом их начальству, то их за это могут наказать. Наверное, поэтому, грабежи в нашем селе были единичными случаями. К счастью, румыны тогда и коровку нашу — молоденькую телочку, не тронули, и кабанчика нашего они тоже не забрали.

Помню — зимой это было, с нашего соседа через дорогу, Будыкина Карпа — деда уже лет под семьдесят, румынский патрульный валенки снял, так этот дед пожаловался нашему старосте, тот сообщил румынскому начальнику, и через день этому деду валенки вернули, а того румынского солдата, как нам сказали, на фронт отправили.

В те годы румыны в нашем селе рынок открыли и не просто торговать нам разрешили — румыны поощряли этот процесс: даже из города люди к нам сюда в село приезжали за покупками, здесь же мы обменивались и товарами разными. А как-то раз я с нашими односельчанами даже в Одессу на «привоз» ездила торговать — целая колонна из подвод тогда из нашего села сформировалась. Удачной у меня тогда поездка получилась: на вырученные там деньги я своим девочкам и одежду зимнюю купила и обувь, себе я тоже кое-что приобрела с одежды, и деду Ване… Если бы я тогда, при румынах, своих девочек не одела, то им при Советской власти и ходить не в чем было бы: мамка твоя в тех одежках даже после свадьбы своей — в конце пятидесятых годов, ходила.

А изобилие продовольствия в Одессе меня тогда просто поразило — в Николаеве при Советской власти такого даже близко не было. По всему городу работали рестораны, закусочные, театры, фабрики и даже ювелирные магазины. Тогда же я там — на рынке, много с одесситами и приезжими из других сел о жизни разговаривала, и, что мне тогда запомнилось: многие сельские люди говорили о том, что жизнь их при румынах хоть и тяжелая, но лучше, чем она была раньше.

А еще, румыны начали возвращать дома тем, у кого они были отобраны Советской властью в период раскулачивания. Тогда же они и бабе Юле дом Колиного отца вернули, и бабе Вере — жене моего брата Сени, и деду, что жил напротив нашей хаты — Будыкину Карпу… всем, раскулаченным в нашем селе Советской властью людям, они вернули тогда хаты.

На время баба Киля замолчала, словно собираясь с мыслями, потом она снова заговорила:

— В те годы мы уже думали, что Советская власть рухнула навсегда, а румынская оккупация — это надолго… Наверное, поэтому, пытаясь выжить, мы вынуждены были как-то приспосабливаться к новым условиям оккупационной жизни, мы работали, дети наши подрастали, иногда даже близкие отношения между румынскими солдатами и нашими девчонками возникали.

— Что, любовь с оккупантами, что ли? — презрительно усмехнулся я.

Баба Киля, бросив на меня быстрый взгляд, горько усмехнулась.

— Тогда, внучек, было очень сложное для людей время, и судить об их поступках легко сейчас тем, кто не жил тогда — да, была и любовь.

Помню, тут один румынский солдат так активно обхаживал нашу Маню Онищенко, что это для нас всех чуть бедой не закончилось. Она была очень красивой девочкой, и тот румынский солдат был тоже ничего,… он ей со своей столовой продукты приносил и даже ночевать у нее иногда оставался. Наши, сельские ребята сначала пытались заставить Маню прекратить отношения с тем румыном, а потом, когда поняли, что это бесполезно, очень сильно побили и ее, и того солдата.