Годы и судьбы - страница 29
Это моя мать.
Чувства и мысли, которые рождала во мне фотография, давно искали выхода. Но почему-то казалось, что неудобно, нескромно говорить о самом близком тебе человеке.
А вот сейчас подумала: почему, собственно говоря, неудобно? Почему нескромно гордиться делами своих отцов и матерей? Разве не поем мы, что Родина для нас начинается «со старой отцовской буденовки»?
…Мама до сих пор вспоминает эту гимнастерку — единственный в то время ее наряд, и праздничный и будничный, наряд, который она очень любила и носила его с особым достоинством. А потом, уже в годы Великой Отечественной войны, однажды мама возвратилась с работы верхом на лошади. На ней были новенькая телогрейка и стеганые ватные брюки.
— Ну, теперь нам не страшен серый волк! — одергивая телогрейку, улыбнулась она. Наспех перекусив, мама сказала, что нужно срочно ехать в МТС, а потом в колхозы. Жили мы тогда в Башкирии.
В суровые уральские морозы, в метели этот костюм здорово выручал ее. Инструктор райкома партии, она много ездила по селам, по колхозам на черногривом скакуне. Все для фронта, все для победы — это было главной заботой тыла. Это было и ее главной заботой.
Не так давно, будучи в командировке в Ульяновске, я познакомилась с редактором многотиражки Ульяновского автомобильного завода Н. Колычевой. Мы разговорились о львовских ЛАЗах и Ульяновских УАЗах, о наших городах-побратимах, которые дружат и соревнуются.
— Знала я когда-то одну женщину из вашего Львова, — задумчиво сказала Колычева. — В годы войны мы вместе работали в Башкирии, в райкоме партии. Меня поражала ее энергия, неутомимость — минуты без дела не посидит. Боевая такая, верхом на лошади, в стеганых мужских брюках…
У меня перехватило дыхание:
— А как фамилия ее? Фамилию помните?
— Как же, помню. Маша Агафонова.
Вот какие встречи в жизни бывают! Я радовалась тогда и гордилась, что мама моя оставила не только в моем сердце память о себе.
В те суровые годы поистине безмерная тяжесть на женские плечи легла. Недавно мы смотрели по телевизору фильм. И был там такой эпизод. Сельские женщины собрались в избе. Кто-то получил похоронку, кто-то уже давно считал себя вдовой… И вдруг одна из них, выйдя на середину, с нарочитой лихостью запела частушку, которая кончалась словами:
Глаза мамы наполнились слезами.
— Про нас это, — почти шепотом сказала она.
Сейчас, осмысливая сохранившиеся в памяти события детства, я вспоминаю, как она, городская женщина, быстро научилась колоть дрова, запрягать коней, чинить крышу. Это все — после работы. И на руках — двое детей и больная, беспомощная старушка — наша бабушка.
Безмерная тяжесть не спала с ее плеч и после войны. Как и у многих моих сверстников, отец с фронта не вернулся, и маме по-прежнему приходилось быть «и бабой, и мужиком».
В трудные годы люди старались держаться ближе друг к другу, чтобы легче было переносить горе и невзгоды. Они становились вроде бы как родными. Возможно, поэтому у наших родителей выработались такие замечательные черты, как участливость, отзывчивость, непринужденная общительность. Они легко заводят доверительные беседы с незнакомыми, охотно дают советы, предлагают свои услуги. Молодые порой иронизируют над такой общительностью, считая ее ненужной и навязчивой. Мы можем, например, несколько лет прожить в доме и не знать соседей по подъезду. Но вот приезжает к нам в гости мама или бабушка и сразу же устанавливает со всеми дружеские контакты. Она узнает, что в 30-й квартире воспаление легких у мальчонки, и несет туда баночку липового меда. А холостяк аспирант из 20-й, оказывается, всегда забывает купить хлеб, и она берет в булочной на его долю лишние полбуханки.
Помню, наш дом был всегда открыт для людей. А после войны он прямо походил на общежитие.
Разговорилась в автобусе мама с одной женщиной. Узнала что та вернулась из эвакуации, а дом разрушен. Муж погиб на фронте, она одна. И случайная попутчица поселилась у нас до тех пор, пока не устроилась на работу и не получила жилье. А однажды мама привела девочку. (После войны было немало беспризорных детей.) Долго мыла ее в ванной, чесала волосы густым гребешком и перешивала на нее мое платье. Потом она устроила девочку в ремесленное училище.