Голд, или Не хуже золота - страница 69
Отец барабанил пальцами.
— Во Флориде сейчас ничуть не ниже, — сказал он так, словно Голд не произнес ни слова.
— Цены? — пытаясь не попасть пальцем в небо, сказал Голд.
— В Нью-Йорке такие высокие цены, — сказала Гарриет.
Нам они по карману, — сказал отец.
— Нам не нужна ничья благотворительность, — сказала мачеха.
— Нам достаточно того, что мы имеем от тебя и Сида. — нагло сказал отец, обращаясь к Гарриет, — и от остальных моих детей. Даже моя дочь в Калифорнии присылает мне деньги. Джоанни.
— Сдохнуть можно, — сказала Гарриет, снова складывая оружие.
— Иными словами, — сказал с ухмылкой Сид, — вы с мамой не видите ничего плохого в том, чтобы жить в Нью-Йорке?
— Здесь иногда бывает холодновато, — после некоторой паузы пошел на уступку отец, — в феврале или марте, но в остальное время нормально. Здесь имперский штат[72].
Гевальт[73], затосковал Голд.
— Ты не можешь оставаться здесь так долго — бросился в наступление Голд. — Два года назад ты и мама…
— Я тебе не мама, — язвительно напомнила ему Гусси.
— Сид? — сказал Голд.
— Па, сейчас здесь правда становится слишком холодно для тебя и мамы, и слишком влажно.
— Но не здесь, — сказал Джулиус Голд.
— Да о чем ты говоришь? — голос Голда сорвался на крик. — Ты здесь окружен водой. За спиной у тебя залив, а спереди целый океан.
— Мы любим соленый запах моря, — сказала мачеха.
— Здесь сухие холода, — сказал его отец.
— И очень сухая влажность.
— Интересно, почему это он может называть вас мамой, а я нет? — спросил Голд.
— Потому что его я люблю, — ответила его мачеха, не меняя выражения.
— Хорошо отбрила, — рассмеялся его отец.
Гусси светилась от торжества. — Подержи-ка это минутку, — сказал она и протянула Голду свои спицы и связанную полоску шерсти. Ему пришлось встать, чтобы выполнить ее просьбу; он вцепился в ее вязание мертвой хваткой, чтобы не дай Бог что-нибудь не упало. — Мне нужна твоя помощь. Ты же видишь, — сказала она, мелодично кудахтая, — у меня еще сумочка. — Она сунула свою соломенную сумочку ему в руки. — Держи.
— И что я должен с этим делать? — спросил Голд.
— Минутка еще не кончилась, — сказала она.
— Опять хорошо отбрила! — сказал его отец.
Моменю[74], проклинал свою судьбу Голд, он с удовольствием швырнул бы в кого-нибудь чем-нибудь тяжелым, если бы не был связан обязательством держать ее проклятое вязанье. Он решил взять отца испугом:
— У меня теперь для тебя почти не будет времени. Я буду занят в Вашингтоне. А на мне еще преподавательская работа и книги.
— А мы с Сидом, — присоединилась к Голду Гарриет, — вероятно, уедем надолго отдыхать. Может быть даже во Флориду.
— Остановитесь у меня.
Сид сдержал улыбку.
— Па, у тебя нет места. Поэтому мы сегодня и приехали к тебе — поговорить о кондоминиуме.
— Конечно, я вам сказал — кондоминиум, — согласился старик. — Мы поговорим о нем за обедом.
— За обедом? — Голос Голда снова сорвался. — Мы приехали на ланч.
— Я думал, на ланч мы поедем в какой-нибудь приличный китайский ресторан поблизости; там и пообедаем. Сид, ты им сказал в телефон? Дома я никогда не ел с битой посуды, чтобы эта косоглазая шайка знала, с кем она имеет дело. Что это он стоит там с этой шерстью, как идиот? — спросил он про Голда.
— Ну, минутка, кажется, кончилась, — сказала мачеха Голда и вырвала у него из рук вязанье и сумочку. — Это мое, отдай.
Татеню[75], подумал Голд и упал в кресло. Он повернулся и бросил отцу вызов:
— Ну, сейчас все твои еврейские праздники, кажется, заканчиваются да? — Старик пришел в смятение от такого нахального вторжения на информационное поле, которым до этого момента владел единолично. — Теперь у тебя ничего не будет до… — Голд вытащил из кармана машинописный листок и нашел нужную строку.
— До Хануки[76], — поторопился вставить его отец; он повернулся к ним спиной, загораживая что-то от них. — А Ханука будет… только в конце декабря.
Голд бесшумно поднялся и заглянул через плечо отца. Его отец справлялся с перечнем еврейских праздников, похожим на тот, что был у Голда. С листками в руках они оба с изумлением уставились друг на друга.
— Ты где это взял? — спросил Голд.