Голубой трамвай - страница 30
– Совсем не так, как хотелось бы. Но язык логики универсален, хоть в разных измерениях он описывает разные явления. Давай-ка откроем твой учебник и посмотрим…
Они спорили, позабыв про отдых, людярню, соседей и всю Вселенную. Мало-помалу вокруг успела собраться небольшая толпа, которая потом успела же и рассосаться, – а они все изрыгали формулы, как древние проклятия, и жильцы поминали чура…
– Я, конечно, извиняюсь, – послышался голос.
Он был не просто громким, этот голос. Он гудел, как паровозный гудок. Он выключал в голове все мысли и вышибал оттуда формулы, как пробки. Он…
– Я очень извиняюсь, мои родные! вы не видели вашего соседа? а то если видели – так это будет очень мило с вашей стороны сказать, где он!
Между Доксом и Типом воздвиглись килограммы, обвешанные бусами. Докс и Тип посмотрели на них снизу вверх (бусы уходили куда-то к потолку).
– Не видели!
– Ну, это просто очень печально! вы просто очень меня огорчили, – рокотал голос, – и я надеюсь, то есть я уверена, конечно, что все вот так прям и было, мои…
– Все вот так прям и было, – подтвердил Докс.
– …Но, понимаете меня (она нагнулась к нему. От нее пахло духами и не только) – понимаешь меня, если он, ну как бы тебе сказать… может, он не очень готов меня видеть и это, попросил вас… Мужская солидарность, я все понимаю! – пресекла она попытку Докса что-то сказать. – Я все понимаю! И надеюсь, кто-нибудь здесь поможет старой бедной женщине…
– А ты ему, собственно, кто? – откуда-то пискнул Тип.
– Родня, моя ласочка, – повернулись к нему килограммы. – Я ему, собственно, родная теща, и раз ты это спрашиваешь, моя манюня, значит, ты мне… Что такое? – развернулась она обратно к Доксу.
– Теща? Ахахахаха! – повалился тот на койку. – Ахаха! Ну конечно!..
– Ах вот оно как! – теща скрестила руки. – Смеются! Над старой бедной женщиной смеются! А ну встал! Показывай, где этот буц от семьи прячется! Весь дом загадил и, значит, сюда балдейку распивать! И ты веди, – поймала она Типа и подталкивала к выходу. – А ну пшли! Пшли оба! Вы у меня тут все буцнитесь, все…
Хохочуший Докс сгреб в охапку Типа и зашагал к выходу. Теща не отставала: ее килограммы умели развивать квантовую скорость. На Панель они выскочили втроем одновременно.
– Стой! – крикнул Докс, охрипнув от смеха. – Давай ее назад… откуда взялась…
Они стали впихивать килограммы обратно. Теща не сдавалась, крепко влипнув в проход. Одна ее рука, впрочем, то и дело поднималась и колотила Докса.
В какой-то момент вдруг вышло так, что и тещина, и Типова ладони коснулись двери. Теща держала за руку Докса, другой рукой тот ухватил прыгатор, Тип вцепился туда же…
Цепь замкнулась. Сквозь троицу прошла голубая искра, выхватив из двери созвездие огней – 3D-модель Клетовника.
Потрясенная теща повалилась в лужу. Докс и Вэн, выдохнув, втащили ее и захлопнули дверь.
– Все, – прохрипел Тип.
– Да, – отозвался Докс. – Ты понял?
Они сидели на мокром асфальте, привалившись к цоколю.
– Что понял?
– ТЫ ПОНЯЛ??? – взревел Докс, как целое паровозное депо…
Корма
– Главное, что все хорошо кончилось, – подытожила Мэй, когда банда-карабанда снова располагалась в своей клетке.
Дядя Ю расстался с ними, как с любимыми воспитанниками. У всех было ощущение, будто над ними занесли руку, чтобы дать по шее, и вместо того погладили.
А Вэну пришла в голову странная мысль: раз «кончилось» – значит, уже не так хорошо. Конец – он всегда конец, даже хороший. (Хотя – какой там «конец», если они не дома?..)
Но что-то подсказывало ему, что все только начинается.
Он и сам не понимал, что. Дело Горов-младших теперь было закрыто. Топ снова жил у мамы и ходил в школу. Они с Вэном заглядывали к дяде Ю – с ним было интересно болтать, к тому ж у него пылилась большущая библиотека, а Топ обожал книги. (Вэн, в общем, тоже, хоть и не всякие.)
Одному только шуту приходилось киснуть дома. Никому, даже дяде Ю и маме Гор, не нужно было знать, что он раскрашен несмываемым гримом и упакован в неснимаемый клоунский прикид. Детские праздники кончились, и шут сутками валялся на диване, глядя в никуда. Его выбеленная кожа казалась фарфором, расписанным алой и черной краской, и Вэн не раз ловил себя на жутковатом ощущении – будто на диване разлеглась кукла, которая то ли оживет, то ли нет.