Горькая правда - страница 6
Сэмюэл Шарп сказал: "Никогда не понимал, что значит это слово".
Я объяснила: "Это значит, что я феминистка, но без фанатизма". Он ответил, плутовато улыбаясь: "О, в таком случае я тоже постфеминистка". Я возразила, что не могу в это поверить, зная, как достается женщинам в его сценариях. Он взвился: "Что вы имеете в виду?" Я объяснила, что посмотрела все его телефильмы и телесериалы на видео и в каждом полно женщин в чем мать родила на фоне одетых по всей форме мужчин. В "Сухом остатке" — это стриптиз-клуб, в "Мазке" — мастерская художника, в "Температурной кривой" — операционная, в "Долгих вам лет" — пип-шоу, в "Стремнине" — сцена изнасилования, в "Полагаю, вы доктор Ливингстон" — невольничий рынок…"
Адриан подымает взгляд на Сэма, который во время этого перечисления начинает нетерпеливо ерзать.
— По-моему, она на совесть выполнила домашнее задание, не находишь?
— Она вырывает из целого кусочек и раздувает его значение до небес, — возмущается Сэм. — Каждую из этих сцен нужно рассматривать в контексте.
Адриан продолжает читать вслух:
В последнем его фильме, "Тьма", который он режиссировал самолично, тоже есть сцена, где юная героиня долго расхаживает по квартире в обнаженном виде, пока готовит ужин для своего с головы до ног одетого партнера.
— Она же думает, что он слепой! — восклицает Сэм.
Адриан в ответ читает вслух:
"Она же думает, что он слепой!" — воскликнул Сэмюэл Шарп. Словно это что-то меняет. Я возразила: "Но нам-то известно, что он зрячий. И это лишь усиливает возбуждающий эффект, не правда ли? Разве не таковы фантазии школьника: стать невидимкой, чтобы забраться в девчоночью раздевалку?" Тут глаза Сэма Шарпа забегали и стали устремляться в сторону зеркала с прямо-таки пугающей частотой.
— Достаточно, тебе уже все понятно. Продажная писака, — говорит Сэм, протягивая руку, чтобы отнять у Адриана газету, но тот продолжает читать вслух. Похоже, это доставляет ему удовольствие:
Я сказала, что мне известно, какой шум он поднял, когда за сцену изнасилования в "Стремнине" его исключили из закрытого клуба. Он заявил, что он тут ни при чем и что "это исполнительница роли устроила бучу, словно до этого никто ее не видел без трусиков". Я спросила, что бы он почувствовал, если бы с него сорвали исподнее на глазах у кучки мрачно молчащих мужчин с железными прутьями в руках. Он возразил: "Актерам приходится иногда выставлять на всеобщее обозрение свою задницу. Выставляю же я напоказ свою душу каждый раз, когда касаюсь пальцами компьютерной клавиатуры".
Адриан отрывается от газеты и вскидывает глаза на Сэма.
— Неужели так и сказал: "Выставляю напоказ свою душу каждый раз, когда касаюсь пальцами компьютерной клавиатуры"?
— Может, и сказал, — в голосе Сэма слышно смущение. — Но все остальное — сплошное вранье и передергивание. Я напишу письмо в газету.
— Напиши. Напиши непременно. Только не посылай, — советует Адриан, откладывая газету в сторону.
— Почему?
— Потому что это признание в собственной слабости.
— Но должен же я что-то делать.
Оба некоторое время молчат и размышляют.
— Можно вывести Фанни Таррант в твоем следующем сериале в виде отпетой нимфоманки, расхаживающей в дезабилье, — предлагает Адриан.
Сэм мотает головой.
— Я уж думал об этом. Не удастся прорваться через адвокатов.
— Тогда можно просто улыбнуться и проглотить пилюлю.
Сэм смотрит в упор на Адриана:
— Было бы больше толку, если бы отпор дал не я, а кто-нибудь другой…
— Ну уж нет, уволь, — отмахивается Адриан.
— От чего?
— Хочешь, чтобы в "Сентинел" написал я?
— Нет, у меня есть идейка получше, — загорается Сэм. — Положим, ты соглашаешься на интервью с Фанни Таррант…
— По-моему, это идейка хуже некуда, — прерывает его Адриан.
— Да погоди… Помнишь, как мы разыграли того репортера из местной газетенки в 69-м? Во время итальянской забастовки?
Адриан смеется.
— Такое не забывается, — и, подняв кулак, декламирует: "Революционный студенческий комитет требует, чтобы профессоров назначали демократически избранные комитеты, представляющие все секторы университета…"
— "Включая вахтеров, официанток и уборщиц", — подхватывает Сэм. — Не забудь!