Горная худра - страница 8

— Спасибо тебе, сердечная моя!

А сама улыбки сдержать не может. Поют камни, поёт земля, поют горы вдалеке; солнце над горизонтом поднимается, к земле её пригибает, да умыта Гулла молоком сестёр своих, не страшен ей свет солнечный, колокольный звон. Ничего уж ей не страшно.

Смотрит на неё Гри, и так хорошо ей видеть Гуллу снова весёлой и радостной. Никого её краше во всём мире нет.

— Вот ты и свободна, — говорит, улыбаясь, Гри.

— Верно! — смеётся худра. Вдруг отстранилась от неё: — Пойду только с Финном попрощаюсь.

Финн в ту пору ещё спал. Поднялась Гулла наверх, зашла в спальню. Посмотрела на безмятежное лицо мужа, вспомнила все обидные слова, которые он Гри говорил, все зуботычины, которые ей отвешивал.

— За себя ещё простила бы, — сказала ему Гулла. — За неё — не прощу.

Прыгнула Финну на грудь, рёбра голыми руками разорвала, сердце из груди вынула. Надкусила его да обратно на тело выплюнула.

— Горькое у тебя сердце, — сказала. — Горькое да кислое.

И пошла прочь.

Спустилась Гулла вниз — руки её в крови, рот в крови. Увидела это Гри, ахнула, ладонь ко рту прижала. А Гулла к ней подходит, смотрит с любовью, руку протягивает:

— Пойдём, — говорит, — сердечная моя. Больше не нужно тебе людские насмешки терпеть. Будешь вольно жить, сама себе хозяйкой будешь!

— Что ты с Финном сделала? — отшатнулась Гри. Гулла остановилась:

— Отомстила ему за всё, что делал с тобой. Скверный он был человек, не должен был так с тобой обращаться! Больше тебе бояться нечего.

— Жестокая ты. Ведь любил он тебя.

— Не больше, чем скалы, я жестока, — улыбнулась Гулла. — И не любил он меня, иначе бы не стал неволей держать. А с тобой и вовсе по-скотски обращался. Так пойдём со мной, Гри? Люблю я тебя, быть с тобой хочу.

Тут ребёнок на лавке завозился, захныкал. Подняла его Гри на руки, стала укачивать.

— Не пойду я с тобой, Гулла, — грустно сказала она. — Не хочу горной худрой становиться. Коли умер брат, значит, хутор мой теперь; забота хозяйству требуется, присмотр нужен. А хочешь, оставайся ты со мной, будем вдвоём хозяйками.

Поникла взглядом Гулла, затеребила кончик хвоста.

— Не останусь я с тобой, Гри, не могу жить жизнью человеческой. Разве не любишь ты меня, что со мной идти отказываешься?

— Нелюдская это любовь, — сказала Гри, — а меня и так всю жизнь Худрой дразнили. Да не в том дело, Гулла. Люблю я землю эту, и дом этот люблю; здесь родилась, здесь умереть надеюсь. Не могу всё это бросить. Моя это земля.

— Что ж, — сказала Гулла, и дрогнул голос её, — значит, будет так.

Повернулась да пошла из дома прочь.

Раз в месяц, когда наступает новолуние, приходит горная худра на хутор. Там её ждут: открыты ворота, и смазанные петли не скрипнут. Всё, что совершается ночью, в ночи и остаётся; только известно, что так и не пошла замуж хозяйка хутора, и своих детей у неё нет, сына брата растит как своего. Но, хоть и нет у хозяйки хутора мужа, не похожа она на женщину, не знающую любви.

Каждый месяц, едва скрывает свой лик луна, торопится Гулла к сердечной своей. И каждый раз надеется она, что в этот-то раз согласится Гри уйти с ней в горы.

Может, когда-нибудь так и будет.