Горные орлы - страница 20
— Отдохнем, ради бога… Упаду!
Селифон остановился и стал слушать. Лай собаки раздался справа.
— Обходят… напересек кинулись!
Адуев взял влево. Вершина казалась недосягаемой.
Кедрач редел. Все чаще попадались широкие прогалы, близкие к гребню отдельные скалы.
«На открытом захватят — перебьют из винтовок».
Деревья становились приземистее, сучковатее. У стоящей на отлете скалы Селифон увидел «его» и замер, как замирает зверь, неожиданно столкнувшийся с охотником.
Припав на колено, алтаец нащупывал стволом винтовки «зверя». Адуев дернулся всем корпусом вправо.
Боли не было, почувствовал только ожог в плечо, выше косточки.
— Стреляет, дьявол!
Селифон с усилием поднял винтовку. Суровый черноусый алтаец взглядывал исподлобья на русского охотника и, стоя на коленях, проворно заколачивал в ствол шомполом пулю. Лицо алтайца было хорошо видно Селифону. Вдоль левой щеки его пролег глубокий шрам.
«Лошадь ударила, должно быть», — невольно отметил Селифон.
Винтовка ходила в его руках. Из всех сил старался он задержать дыхание и вел мушкой вдоль ненавистного шрама. Увидев на прорези прицела стиснутые зубы, нажал на спуск.
Из-за выступа скалы выскочила собака и с визгом и лаем метнулась вниз по увалу. Селифона охватило пьянящее чувство опасности, азарт боя. Он решил:
«Будь что будет, но не отдавать пушнины!»
— Винтовку давай, мою заряди! — крикнул он Тишке. — Айда в камни! Отбиваться будем!
На бегу они оглянулись: у кедра бился человек, взметывая руками и ногами пушистый снег.
Когда Селифон взобрался на первую скалистую грядку, внизу, у темной кромки кедровника, заметил он собак и две человеческие фигуры в длинных шубах. Алтайцы-охотники опасливо выглядывали из-за деревьев.
— Хватайся за винтовку! — крикнул он обессилевшему Тишке. — Алтай сзади!
Тишка упал в снег. Алтаец выстрелил. Пуля взвихрила внизу сугроб.
— Недоплюнул! — обрадованно крикнул Курносенок.
Подъем на гребень был опасен и крут. Лыжи поминутно сползали вниз. В торопливом беге, в страхе от возможной гибели под снежной лавиной, Селифон забыл об убитом алтайце. Но только лишь сели они передохнуть, фигура бившегося человека опять появилась в глазах.
«Лет тридцати, не больше, черноусый… со шрамом. А может, ранил только?..»
— Да ведь и он меня ранил, — сказал Селифон вслух и вспомнил про саднившее плечо.
Тишка помог снять ему зипун, завернул окровавленную рубаху и с усилием отодрал ее от раны. Селифон стиснул зубы. Из раны потекла кровь, сбегая по белой спине ручейками. Запасной рубахой перевязав плечо, охотники двинулись дальше.
Шли озираясь, ожидая погони. С хребта бежали ходко, ни одним словом не обменялись по дороге.
«Алтая-то и Селифон убил. Как ни верти, а хвост и у него замаран, а собольки-то у меня, — и на-ка вот выкуси!.. Чтобы я эдаку муку принял да поделился… Да не ной моя косточка во сырой земле!» — радовался Тишка.
На остановке он сказал Селифону:
— О сражении с алтаями болтать нечего: промышляли мы в ихних родовых угодьях. А о ране не беспокойся, на меня вали: Тишка, мол, подстрелил нечаянно, и разговор весь.
В зимние сумерки в Черновушке из экономии долго не зажигают огней.
В уличной тишине сочно хрустит снег под ногами, и в небе робко загорается первая сумеречная звезда, другая, третья…
Марина вышла на край деревни. Чернели смягченные сумраком контуры Теремков. На Караульной сопке горел свет в единственном окне курносенковской избушки.
Девушка загляделась на набегавшие волнами сугробы широкой долины, на убогую избушку Тишки. Огонь в окне вдруг подпрыгнул, замигал. Марина расслышала в избушке стук двери и звонкий скрип поспешных шагов. Что-то знакомое показалось в приближающейся высокой темной фигуре. Сердце затрепетало. Селифон совсем уже близко, вот он торопливо подбегает к ней…
— Силушка!..
— Мариша!
Сердце в груди уже в набат бьет, и кровь ударяет в виски, туманя белый свет, и из-под ног убегает земля, и звезды пляшут перед глазами…
Она глядела на него не отрываясь.
Он чувствовал теплоту нежных ее ладоней у себя на шее, и ему не хотелось двигаться.
Это была не она, не та Марина, о которой он думал в лесу, а совсем другая — во много раз роднее, душевнее.