Город на цепи - страница 31

— Даже если ты воспользуешься своей подругой и надавишь на фрейм, они не смогут найти. Сигнал фаэтона пропал на краю бури, он мог упасть в любой точке этого треугольника.

— Мы должны верить; Легат жив, он выберется сам, он обязательно что-нибудь придумает.

В бок ткнулась грустная бирюзовая мордочка, она тоже волновалась.

Мы попробовали пробиться ещё раз. Дэш не могла ждать.

Неудачно. Хорошо, что удалось вовремя её остановить, пока совсем не лишилась сил.

Может стоит сказать координаты? Она не знает, ещё не улетела за помощью только потому что боится не найти долину. Скоро пони не сможет лететь.

Нет, теперь не смогу её отпустить.

— Расскажи о своих друзьях, Рэйнбоу, с которыми ты была на спектакле?

— Если ты расскажешь о своих.

Он промолчал, но пони всё равно рассказывала.

Странные существа. Зачем они живут? Какая у них мечта? Почему она полетела в бурю и взяла Вьюгу с собой? Он не понимал.

А зачем живут люди? Что мы будем делать, когда найдём мир своей мечты? Легат впервые себя об этом спросил, и тоже не находил ответ.

— О чём ты мечтаешь, Рэйнбоу?

— Мечтаю? Прославиться. Чтобы меня помнили века. — она улыбнулась, не отчаивалась.

Пони должны быть очень несчастными созданиями. Они разобщены. Им приходится бороться друг с другом за место в памяти своего народа. Они умирают.

Почему Пилот говорила, что люди не отличаются от пони? Она забыла людей? Или понимает их лучше чем он?

— А о чём мечтаешь ты, Легат?

— Раньше мечтал привести фрейм в лучший мир, это общая мечта людей.

О чём теперь мечтать нам? Что мы будем делать, когда фрейм зарядит спираль? Пилот останется здесь, она любит пони как людей. Аметрин тоже, он однажды изменился, стал очень похож на свою пони, Лиру. Другие? Не знаю. Они не вернутся, чтобы дожидаться конца в криокамерах, все заразились от пони гордостью.

— И ты тоже, Легат? — опять эта подлая мысль.

Почему пони не несчастны? Почему рядом с ней уходит вина?

Пони будто прогоняла прошлое. Может быть это потому что она не человек?

— Я мечтаю быть пони, Дэш.

— Что?! — она поражённо замерла, смотрела во все глаза.

— Мечтаю быть счастливым. Ты не отчаиваешься, Дэш, потому что ты пони.

Она махнула копытцем на странного человека, поёжилась, наверное уже страдала от голода.

— Теперь я понимаю, почему Дэринг Ду предпочитала джунгли. Расскажи что-нибудь тоже. Почему тебя зовут Легат?

— Ты рассказывала, как получила свою метку. Наверное грустно быть жеребёнком без метки.

— У каждого человека метка есть с рождения, это его генотип, она скрыта в каждой клетке тела. Я Легат, потому что у меня генотип легата. Сейчас фреймом управляет новый легат, меня от него отличает только память.

— Жаль, что людям нельзя изменять генотип. А пони могут менять свои метки?

Она не поняла вопрос. Отмахнулась. Рэйнбоу больше нравилось слушать о разных мирах, где бывал фрейм, сам город казался скучным.

А Легат понял, что винит себя только потому что он легат.

— Ветер затих! Просвет! Шлю сигнал! Делай радугу!

Она, после первого же слова, молнией рванулась вверх. Сколько сил сохранила эта пони, они гораздо выносливее людей.

Один из спутников на орбите услышал странный сигнал, откуда-то с севера планеты, попробовал проверить, похоже на простой шум.

Бездушный ум машины хотел записать его в помехи: тот регион всегда что-то излучал, забивая память бесполезными логами; но тут же механические глаза передали ещё один необычный сигнал. Раньше такого не бывало, спутник отправил данные Терминалу.

Анклав. Пятьдесят пятый день после перехода. Три часа дня.

— Терминал нашёл Легата! Нашёл!!! — она бросилась ему на шею.

Ами осторожно пригладил пёрышки. Он не мог говорить, с лица не сходила улыбка.

Глаза всех людей в зале сияли.

— Не ждём! Сквад в транспортник! Операторы во вторую машину! Мы вытащим его, никакая спанж-буря не помешает!

Пилот давно взяла управление Анклавом на себя, у неё неплохо получалось.

Ангары Анклава. Прошло меньше часа.

Он пытался выбраться из кучи людей, пони, все хотели обнять. Мелькнуло бирюзовое пятнышко, рядом радужная грива, белые пёрышки волос.

— Последний день, — понял он, — Больше это не стерпеть. Умирать так не хотелось.