Город у священной реки - страница 5

— Конан! — Хамар, убедившийся, что перед ним не фантом, подбежал к киммерийцу и упал перед ним на колени. — Спаси меня! Я не хочу умирать!

— Тебя судили, — сказал Конан. На туранца он старался не смотреть, вместо этого обводил взором камеру. Голый пол, голые стены. Лишь дыра в уголке, чтобы справлять нужду. — И вынесли приговор. Справедливый.

— Они ошиблись, сотник, — заплакал Хамар. — Я не делал того, в чем меня обвинили. Я никого не убивал.

Растерянности только прибавлялось. Конан знал, что туранец продолжает лгать. Доказательства его вины были неоспоримыми. Хотелось потребовать, чтобы Хамар хоть сейчас нашел в себе смелость сказать правду, но киммериец понимал, что если туранец сознается, то он сам убьет его здесь и сейчас.

— Говори, — велел Конан Хамару, усаживаясь на каменный пол. Факел он положил перед собой. — Можешь попытаться убедить меня в своей правоте, можешь облегчить душу. Тебе решать. Я тебя выслушаю и не потому, что уже пришел сюда и мне обидно будет уйти просто так. Нет. Дело в том, что я тебя не знаю. Мне казалось, я успел отлично изучить весь свой отряд за то время, пока мы шли в Айодхью. Но я ошибся. Ты оказался совершенно незнакомым мне человеком. И я хочу понять, кто ты такой, Хамар, пока у меня есть такая возможность.

Туранец тяжело вздохнул. За три дня, прошедшие с момента ареста, он очень изменился. Красивые густые волосы сбились в колтуны, щеки стали впалыми, словно у мертвеца, руки дрожали, а неестественная бледность лица была заметна даже в неровном свете факела. Конан с трудом узнавал в стоявшем на коленях человеке одного из своих солдат.

Киммериец на собственной шкуре испытал, что такое быть приговоренным к смерти. Многие в такой ситуации ломались, теряли всякую волю к сопротивлению, другие ожесточались, грозились убить стражу или своих сокамерников, и очень часто это были не пустые слова. Встречались Конану и люди, подобные Хамару. Они настолько любили жизнь, что мысль о казни сводила их с ума. Не было им утешения ни в гневе, ни в смирении. Казалось, они только и делали что считали те мгновения, что осталось им провести на этом свете. В глубине души каждого такого узника еще жила надежда на спасение, но они не прилагали никаких усилий, чтобы обратить ее в реальность, только причитали и оплакивали свою горькую участь. Ужасное зрелище.

— Я расскажу тебе правду, сотник, — сказал Хамар, заглядывая в глаза Конану. — Я побоялся открыть ее судье. Хотя у меня не было выхода. Страшно подумать, что со мной сотворили бы вендийцы, узнай они все.

Вместо того чтобы начать оправдываться, туранец решил поведать о еще более страшном преступлении. Такого Конан не ожидал. Похоже, он совсем не знал своего солдата.

— Знаю, ты долго жил в Шадизаре, — обратился к киммерийцу Хамар. — Ты слышал о Зархебе?

— Да, его история была у всех на слуху, — ответил Конан, — когда я прибыл в город, нпрошло еще и седмицы с той поры, как его не стало.

— Что тебе известно о нем? — спросил туранец.

— Он был смелым вором, — сказал киммериец. – Отчаянным. Брался за те заказы, что считались невыполнимыми. Зархеб не очень хорошо умел прятаться, зато сражался замечательно, и потому за ним тянулся длинный кровавый след. Все знали, что рано или поздно ему придет конец, и вот однажды это и случилось.

— И что же говорили люди об этом последнем заказе?

— Много чего, — ответил Конан. — Например, что он залез в башню к магу и тот обратил его в таракана, или что некий шемит в своей сокровищнице обустроил ловушку-лабиринт и сам нанял Зархеба, чтобы заманить его внутрь, и прочее в том же духе. Подозреваю, что правды в этих слухах не было ни на грош. Точнее, сначала я им поверил, но потом пообвыкся в городе и понял, что все это чушь. Известный на весь Шадизар вор просто исчез безо всяких следов, но такой финал жизни Зархеба пришелся народу не по душе, вот и напридумывали люди небылиц. Полагаю, Хамар, сейчас ты мне расскажешь, что же там произошло на самом деле. Или лучше называть тебя Зархеб?

Конан вспоминал все, что он знал о Хамаре. Мог ли он оказаться тем легендарным вором, или это всего лишь уловка? В принципе, киммериец готов был поверить солдату. Если допустить, что Зархеб повредился рассудком, то вполне вероятно, что он мог совершить те преступления, в которых обвиняли Хамара.