Город заблудших - страница 6
— Так ведь пуль не нашли.
— Бронежилеты, — подхватывает Дэнни. — Пули застряли в кевларе.
Все начинает обретать смысл, кусочки мозаики встают на места.
Саймон кивает, как будто соглашается со сценарием, а потом вдруг спрашивает:
— Тогда зачем Хулио убивать себя после встречи с Джаветти?
— Так, хорош, — говорит Дэнни. — Эту сказочку можно рассказывать как страшилку у костра в лагере. Может быть, потом зефирки пожарим и «Кумбайю»[6]споем. А прямо сейчас у нас какой-то ублюдок, прикидывающийся мужиком, которого ты завалил пятьдесят лет назад. Или так, или ты впадаешь в маразм. А я зуб даю, что такой проблемы у тебя нет.
— Так, по-вашему, это какой-то трюк?
— Признаю, мысль стремная, — говорю я, — но да, тут Дэнни, кажется, прав.
Вообще-то, когда у Саймона что-то на уме, его не переубедить. Он самый упертый баран из всех, кого я знал. Все это время он говорит таким тоном, что становится ясно: у нас будет долгая и нудная ночь сплошных споров.
Несколько секунд он раздумывает, а потом наконец заявляет:
— Вы правы.
— Повтори?
— Я говорю, вы правы. У нас имитатор. В конце концов, Джаветти давным-давно сдох.
Что-то не так. Саймон никогда так быстро мнение не меняет. Что за игру, черт возьми, он ведет?
— Дэнни дело говорит. Все это чушь. — Саймон кивает Дэнни, тот встает и наливает ему еще порцию виски с содовой. — Кто-то пытается обвести меня вокруг пальца. И я хочу, чтобы его убрали.
— Аллилуйя, — говорит Дэнни, — он прозрел.
Саймон холодно ему улыбается. Сомневаюсь, что босс так просто забудет слова о маразме.
— Когда? — спрашиваю я.
— Сегодня, — отвечает Саймон и поднимает пустой бокал. — Дэнни, не плеснешь мне?
Явно не в восторге от роли мальчика на побегушках, Дэнни встает, чтобы налить ему еще.
Саймон открывает ящик стола рядом с креслом, достает «Глок-30» с резьбой на стволе и глушителем и передает мне:
— Бери. Пушка чистая.
Возвращается Дэнни с бокалом. Саймон опрокидывает в себя содержимое и говорит:
— Я сваливаю. Съезжу на пару дней в Сан-Диего. Устрою себе каникулы. Может, даже порыбачу. — Спокойствие, которое демонстрирует нам Саймон, трещит по швам. Обычно он столько не пьет и так сильно не потеет. — Один ты у меня остался, Джозеф. Я очень рассчитываю, что до моего возвращения ты уберешь из города нашего липового мистера Джаветти. Это крайне необходимо. Может быть, ни о чем более важном я тебя в жизни не просил.
Ему не нужно говорить мне забрать камень. Это само собой разумеется. Старикан сидит в отеле — проще не придумаешь. Но почему это так чертовски важно?
Глава 3
Мы с Дэнни стоим на дорожке из гравия, курим. Смотрим, как уезжает Саймон в своем черном «ягуаре».
— О чем это вы там толковали? — спрашивает Дэнни.
— О Джаветти. Ты же там был. Оглох или спятил?
Дэнни смеется:
— Кстати об этом. Тебе не кажется, что Саймон помешался?
Я пожимаю плечами:
— Может быть.
С той минуты, как Саймон позвонил мне в бар, мне кажется, что он ведет себя странно. Совсем не так, как Саймон, которого я знаю. Обычно его ничем не проймешь. Он всегда предельно хладнокровен и невозмутим. То, как настойчиво он требует этот камень, просто в голове не укладывается. А теперь еще и эта история о Джаветти.
— Ты ему веришь, что ли?
— А какая разница? — Само собой, сомнений у меня хоть отбавляй. Но я работаю на этого типа. Уже почти двадцать лет, черт возьми. Если он заляжет на дно, я пойду за ним.
Дэнни размышляет над моими словами:
— Наверное, никакой.
Задние фары «ягуара» исчезают за поворотом.
— К тому же, — говорю я, — если бы он действительно считал, что это один и тот же человек, думаешь, он послал бы меня его завалить? Послушать Саймона, так чувак бессмертный.
— Понимаю, тебе хочется так думать. Но я все-таки считаю, что он выжил из ума. — Дэнни затягивается сигаретой, выдыхает длинную струю дыма и вдруг заявляет: — У меня батя впал в маразм. Нам пришлось закрыть его дома. Он в упор не помнил, кто есть кто. Каждый день под себя ходил. Ты когда-нибудь имел с таким дело?
— Я своего старика никогда не видел.
— Отстой, наверное.
— Ты к чему-то ведешь или как?
— Саймон не будет жить вечно. Рано или поздно он напортачит, и все порушится к чертям. Что тогда?