Горожане солнца - страница 16

— Какие у меня пальцы худые, — прошептала Мишата и коснулась пальцем носа, — и холодные. А может, это нос холоден, не понять.

И, протягивая вперед ладони, она двинулась прочь из тени. Рука освободилась первая, а затем и вся сеть соскользнула с Мишаты и, совершенно целая, осталась лежать на полу — Мишата же стояла у ступеней.

Здесь она сняла сапоги и на мягких цыпочках начала подъем. Босые ноги еле слышно поплескивали по камню. Оглянувшись, Мишата увидела за собой мокрые следы.

— Промокли, — сказала она. — Просила ведь Серого запаять сапоги, но забыла, и он забыл.

Возле первой же двери Мишата поставила сапоги и осторожно повернула ручку… Дверь приоткрылась. Подхватив сапоги, она шагнула и спиной затворила дверь.

Стало темно, но в дали коридора стояло немного прямоугольного света. Пахло подгорелой едой, краской, смазкой. Вдоль стен выстроились резиновые боты, висела заляпанная одежда… Звукам было тут тесно, они не получали эха и сразу гибли от глухоты — так что Мишата осторожно обулась. Обулась и ранец опять надела.

Потом пошла по коридору, заглядывая в двери справа и слева.

Все комнаты были заняты, и очень плотно. В первой земляки спали прямо на полу, укрывшись старыми тулупами, выставив на воздух штопаные ступни. В других местах сидели по двое-трое на кровати и угрюмо пировали. Бормотанье, кряхтенье и рыки раздавались повсюду. Тесный для горла, удушливый воздух брел из дверных щелей.

Растерянная Мишата дошла до конца коридора. Последняя комната оказалась пустой. Здесь горела кислая лампочка. Мишата, усталая, присела на стул возле входа.

Из трубы в обугленную кастрюлю накрапывала вода. Менее грязная посуда высилась в шкафу с полуоткрытой дверцей, чья тень, разрастаясь до невероятности, погружала во мрак полкомнаты, а далее стоял пустынный стол с хлебной крошкой и горелой спичкой и целая стена липких, блестящих банок, а за ними черное окно, где все отражалось в обратном порядке и оканчивалось бледным лицом Мишаты.

Посидев, она подошла к посуде и взяла оттуда чайник без крышки, с водой на дне; обняв чайник, стала пить его хмурую воду и пила так долго, что вспомнила почти весь прошедший день.

Потом тихонько поставила чайник и новыми глазами осмотрелась вокруг.

Это была единственная незанятая комната. Здесь можно было лечь у стены. И под столом довольно места. Но совсем не хотелось, несмотря на большую усталость. Не хотелось тут спать совершенно.

Что-то опять творилось непонятное.

— И запах плохой, — сказала Мишата. — Как же быть?

Вдруг что-то загрохотало в коридоре… Участились шаги… Показалось, они приближаются! Испуг охватил Мишату!

Хотя земляки не обращали внимания на нее, заглядывающую в комнаты, сейчас почему-то ей очень не хотелось попадаться им на глаза.

Хорошо, слева была дверь. Мишата скользнула за нее, уперлась спиной во что-то мягкое и, сколько могла, прикрылась.

Могучий земляк, сотрясая пол, вошел и остановился. Мишата наблюдала сквозь щелку. Было видно, как земляк покачивает чайник, взвешивая остаток воды… Ударила и смолкла струя. Гукнул огонь и загудел иначе, придавленный тяжелым чайником. Белая майка временно растворилась в темноте коридора, удалились шаги…

Мишата тихонько толкнула дверь. Скрипнув, та поворотилась, и вновь Мишата увидела себя и всю комнату в черном зеркале окна. Только новый, яркий, невиданный раньше цвет маячил теперь в отражении. Сразу над головой Мишаты. Она повернулась и чуть не вскрикнула.

То мягкое, к чему она прижималась спиной, оказалось партизанским жилетом.

Это были не земляки, а партизаны.

Все комнаты занимали партизаны. Весь дом был партизанский. И Мишата оказалась в самой его глубине.

Вот как все объяснилось! И какая дрожь охватила ее от этого страшного объяснения!

Первым движением она кинулась было обратно в коридор — и замерла. Там раздался топот, лязгало оружие… Значит, таинственные и всесильные духи неведения, сделавшие ее невидимой для партизан, уже отлетели. Стук сердца и запах страха теперь, наоборот, привлекали партизан с удвоенной силой. Даже не видя Мишаты, они могли, повинуясь чутью, заглянуть сюда. Уж, кажется, и шаги какие-то придвинулись!