Горожане солнца - страница 18

Жила-была одна девочка, Мицель. Жила эта девочка в одном доме с другими детьми. Детей было, наверное, пятнадцать или сто. Они не скучали, потому что у них были воспитатели, игрушки и всякие праздники.

Дети жили в большой комнате на втором этаже. Дом назывался «корпус». Так говорили взрослые, а дети нет, потому что лицо у дома было доброе, а скажешь «корпус» — и словно на огрызке поскользнулся.

Дети говорили просто «дом». Например, когда замерзали на прогулке или надоедало, говорили: пошли домой. И все уходили. Каждое утро начиналось словом «подъем».

Мицель сначала не понимала, почему «подъем», но потом поняла! Надо было, встав, отнести в кладовку: раз — раскладушку, два — матрас, три — белье и подушку. Чтобы не ходить трижды, дети старались все отнести за один раз, вот и получался подъем! Чаще всего из-за матраса, который разворачивался по пути. И такая трудность: матрас должен быть крепко скaтaн, чтобы залезть на полку в кладовке. Для этого нужно было топтать его ногами. А это в одиночку нельзя было сделать — если просто топтать, он еще хуже развертывался.

Когда матрасы удавалось наконец одолеть, дети бежали строиться на встречу зари.

Они строились в той же большой комнате, вдоль стены, разрисованной Винни-Пухом и его друзьями.

Мицель стояла седьмой от начала, под самым дубом. за спиной у нее был дубовый ствол с дуплом, а листва упиралась в самый потолок и была им слегка обрезана. И Мицель думала, что на третьем этаже есть продолжение дуба и небо и солнце. Но на третий этаж, к старшим, детей не пускали.

Они встречали зарю, прыгая и размахивая руками: «Ты, заря высокая… ты, заря широкая… мы допрыгнем до зари. Раз-два-три-да-раз-два-три».

Зимой было холодно в трусах, а летом ничего.

Потом начинался завтрак: яйцо и бутерброд с сыром, или пшенная каша с маслом, или манка с изюмом и чай.

Солнце во время завтрака заглядывало к детям в левые окна.

Потом все шли на прогулку, потом был обед, и солнце глядело теперь в правые окна.

Получалось так, что всего один столик освещался солнцем и на завтрак, и на обед.

И за этим столиком сидела как раз Мицель.

Другим детям было зябко садиться в шортах на холодный стул, и вилки и ложки были у них холодные. У одной Мицели был всегда теплый стул и теплые вилки и ложки. И солнце золотило ей чай, и у тени стакана была красная сердцевина. Солнце съедало масло на бутерброде раньше Мицели, а у других детей масло даже не размазывалось от мерзлоты. Так Мицель ела солнечную кашу, пила солнечный чай и ела масло, облизанное солнцем, а суп могла есть долго-долго, ведь он не остывал на солнечном подогреве. От всего этого Мицели жилось лучше других. Она почти никогда не плакала и была всегда спокойная, и на душе у нее было хорошо. Дети ее любили.

Манька, которой было уже шесть лет и которая вообще много знала, говорила: когда они подрастут, их переселят в другой дом, побольше, где они будут не просто жить, а вдобавок учиться в школе. Но чтобы поступить в ту школу, учиться требовалось уже сейчас: а то не возьмут в первый класс и останешься здесь, с малявками.

Поэтому осенью после завтрака начались уроки.

Уроки Мицели понравились, потому что они были интересные. Она старалась хорошо учиться и к началу зимы знала уже буквы. Воспитательница сказала, что хорошим ученикам будут на Новый год особенные подарки. Мицель этому радовалась и с нетерпением ждала, когда же придет Новый год.

А прошлый Новый год она вспомнить с точностью не могла. Только одно ей запомнилось: как она потянулась к двери и вдруг увидела, что блестящая дверная ручка вся в разноцветных огоньках. Но они сразу потухли, лишь только приблизились пальцы Мицели, и ручка оказалась холодной.

Однажды утром воспитательница сказала, что до праздника осталась всего неделя и пора начинать приготовления.

Вместо уроков детей посадили клеить бумажные фонарики и гирлянды или вырезать снежинки из сложенной вчетверо бумаги. Так они трудились три дня.