Горожане солнца - страница 2
Главное, директору и правда не по душе были начинания Зауча. А она отменяла директорские желания.
Хотел директор в спортзале залить бассейн — педсовет отклонил. Хотел на крыше засеять фруктовый сад — педсовет усомнился.
— Ну хоть директорский час позвольте мне сделать! — взмолился директор.
— Какой это?
— Ежедневный час, когда детей обучает сам директор.
Ну, на это педсовет покопался да и дал согласие — пусть. Решили: вероятно, дикий образ директора спугнет детей. Только лучше будет!
И учителя объявили на всех уроках, что предстоит директорский час. А шепотом добавили, что директор очень страшный и что лучше вообще не ходить.
И дети некоторые не пошли, а те, что пошли, заранее томились страхом. И с тихим шепотом толпой собрались у входа в актовый зал, где директор затевал занятие.
Директор все предметы знал лучше учителей, как и положено директору, а сверх того и странные науки. Их-то он и хотел преподать. Вот стоит он на сцене и готовит аппараты для лекции про невидимые тела: прибор бокового видения, солнечные весы, ну и другое подручное. Приготовил все и ждет. А дети не идут.
А они сгрудились у дверей и не могут решиться — может, убежать вообще? Шепотом спорят:
— Нет, ну а вдруг он и вправду такой страшный, что на него даже одну секунду смотреть нельзя! Как прикует страхом, так и окаменеешь.
— Учителя-то видели, и ничего.
— Ничего! Они уже здоровые, зачерствелые… На них даже скелет не действует!
А была одна девочка, тайная эфиопская принцесса, которая всегда могла что-то выдумать. И она тоже нашлась.
— А давайте, — говорит, — зеркальце в дверь просунем и в отражение посмотрим. Отражения ведь не испугаешься! Это ведь не предмет, а один голый вид! А если покажется страшно, ну, убежим.
Хорошо придумала! У другой девочки пудреницу разломали и вынули зеркальце. Вот эта принцесса тихую щелочку сделала в дверях и зеркальце туда поместила.
Все шепчут:
— Ну что?!
— Подождите, — сердясь, отвечает та.
Но все напирали и расшатывали двери.
Директор наконец обратил внимание: что это за дверями будто возня? Отер руки о фартук, сошел со сцены и появился в зеркальце.
— Сюда идет! — крикнула тут принцесса.
Дети как завизжат! Что началось! Все бросились к лестнице, скатились до первого этажа — да в дверь, да на улицу! и долго еще топтались там, боясь даже в раздевалку спуститься за шубами:
— А вдруг он там сидит!!!
Но кое за кем пришли уже родители, и дети все-таки спустились. Спустились, оделись и разошлись домой.
Директор вышел из зала, а детей уже след простыл. Только слыхать далеко внизу визг и гром и зеркальце разбитое у дверей валяется. Заплакал тут директор, осколки собрал и ушел.
A Зауч все это время пряталась за занавеской ивщелочку все видела.
На другой день директор приходит в школу, а у него в кабинете уже целый педсовет собрался.
Зауч встала и объявила:
— По решению педсовета мы приказываем директорский час отменить и от детей вас изолировать. Ибо вопреки педагогике вы внушаете детям страх.
Поник головой директор и на стульчик сел. Тут учителя ушли, а дверь за собой на ключ закрыли. Директор весь день и просидел взаперти.
Так и повелось с того дня. Придет директор пораньше в школу (как положено директорам, до восхода солнца), сидит в кабинете и ждет, пока дети к урокам набираются. Только их много станет и директор уж думает: «Не выйти ли к ним, не сказать ли душевные слова?» — как щелкает ключик в замке, и директор оказывается заперт! Бьется он в дубовые двери, а в результате один лишь гул…
А отпирают директора только вечером, когда дети уже разошлись.
Да и то не сразу отопрут: сначала самую маленькую учительницу, которая еще никого не учит, а только завитушки под оценками проставляет, посылают по всей школе проверить — не осталось ли где ребенка?
Вот эта Завитушка обежит все этажи и тогда уж ударяет в колокол: можно открывать! И директора открывают.
Сами-то учителя домой идут, а директор один в пустой школе ходит. Он ведь и уйти не может до захода солнца (как и положено директору). Вот ходит он и плачет и вместо детей смотрит на одни их следы: считалки всякие, записки… Стоит директор подле этого и горюет. Только одна ему радость: подобрать чью-то забытую сменку, отнести к себе…