Горящее небо - страница 15

— Нет, — отозвался сотник. — Не видел. Умен ты и справедлив, но сколько знаю тебя — милосердия не нахожу. Но я слышал, твоя жена приходила к тебе просить за этого пророка, потому что она видела из-за него дурные сны? Сны, в которых она узнала о страшных бедах для всех, кто будет виновен в его смерти?

— Если б ты не был мне верным другом во всех странствиях и походах, если б я не верил тебе, как самому себе, я решил бы, что ты сейчас смеёшься надо мной. Женские сны… Чего они стоят? Это пустое. Да и были ли они? Я узнал, что к моей жене приходила одна из тех, кто пришёл в город в числе учеников пророка из Галилеи. Женщина по имени Мария из города Магдалы. Не знаю уж, кто она этому проповеднику, но, судя по ней, любит она его не только «возвышенной» любовью. Просила она мою жену поговорить со мной об этом несчастном. Вот отсюда и «пророческие сны». Мы взрослые, образованные люди, Петроний. Не допускай в свою голову нелогичное…

— А если всё же… Если только на одну минуту, на одну секунду предположить, что он тот, за кого себя выдаёт…

— Ты думай, что говоришь!

— И всё же?.. Вспомни его, вспомни все, что он говорил, вспомни глаза его и то, что творилось в твоём сердце, и скажи: что делать, если тот, кого мы обречём на смерть, окажется их Богом?

— Слышал бы ты нас со стороны… Странные разговоры мы ведём… Я даже представить не могу такой возможности…

Откашлявшись, он искоса взглянул на ожидающего ответа сотника, ещё раз откашлялся, и с удивлением Петроний увидел, что прокуратор смущен.

— Мы же взрослые люди, — повторил прокуратор неуверенно. — Представить… Ну, предположим… Только не всерьёз, а в шутку… Какая-то странная игра, честное слово… Кх-м…

— Вот и я думаю об этом, — тихо признался Петроний, глядя поверх головы правителя. — Очень не хочется верить… «Не хочется» — это потому, что тогда мы вынуждены будем сами увидеть свои ошибки. И признать его — странного, непонятного, тщедушного и униженного людьми — выше себя. А я ведь его ненавижу. И ненавижу сильно. Тому есть много причин. Одна из них в том, что он объявляет себя Сыном Бога. А я не мог это принять. Каким должен быть Бог, который отдал Сына Своего на погибель, искупая грехи человечества? Строя новую веру, новые заповеди… Мог бы просто явить Свою мощь и Свою ярость, так нет, нисходит к душам людей, к совести их, к их рассудку… Пытаться спасти их такой ценой?! Вот тут-то мне и становится страшно. Если Он настолько любит людей, значит, Он действительно истинный Отец и Создатель. А как же наши боги?.. А если мы убьем того, кого Он послал? На свете много непознанного и скрытого от нас. Это фарисеям злоба закрыла глаза, но мы-то находимся в здравом рассудке… Почему же мы стали сомневаться?.. Нет, я не могу поверить, чтоб Бог отдал Своего Сына ради спасения людей… А если это всё же так?..

— Скажу и я, — через силу промолвил прокуратор. — Скажу… Я никогда не был трусом, а сейчас боюсь это сказать… Но именно поэтому и скажу. Не как верному мне воину, а как одному из немногих, кого я считаю в числе своих друзей… И у меня неспокойно на сердце. Ты понимаешь, почему это странно: я — солдат, я повидал такого, что на десятерых хватит. И я уже давно не сомневаюсь. Если я вижу белое, я говорю: «белое», если вижу чёрное, говорю — «чёрное». А сейчас я вижу то, чему боюсь дать название… Я скажу тебе так: я хотел бы отпустить его… И я скажу тебе больше: если он — Сын Бога и он воскреснет, то первое же, что я сделаю — запрещу чеканить моё изображение на монетах, пока я жив.

— Откажешься от столь великой чести?

— Я сказал тебе: изображения моего не будет… Всё, не докучай мне вопросами. И без того этот день принёс мне сомнений и растерянности больше, чем за всю мою жизнь… Иди и делай своё дело.

— Что?

— Я сказал: иди и делай своё дело. Что тебя смутило? Выполняй приказ, сотник!

Когда Петроний удалился, Пилат долго стоял неподвижно, глядя вперёд невидящим взглядом, потом, словно в забытьи, прошептал:

— Если это окажется правдой… Тогда я хотел бы, чтоб не только изображение моё исчезло с монет… Тогда лучше бы и памяти обо мне исчезнуть из летописей. Потому что и моё имя будет покрыто позором наравне со всеми, кто предавал его мучениям и смерти. И никто не узнает, что… Но и это не самое главное. Важно то, что я сам…