Горящее небо - страница 19

стр.

— Нет у нас царя, кроме кесаря, — хрипло ответил Гамалиил. — И не тебе взывать к нашей совести, как не тебе рассуждать и о нашем Боге. Мне в душу начинает вкрадываться сомнение, что ты не друг нашему кесарю. Всякий, кто хочет сделать себя царем, противник кесарю, а ты оправдываешь его в этом безумном желании… Так что же нам думать, прокуратор?

— И это говоришь ты?! — впился в него яростным взглядом Пилат. — Ты, сын столь гордого народа, который не признает ничьей власти, кроме власти вашего Бога?! В своей же религии святотатствуешь! На вас будет смерть его… Одумайтесь! Царя ли вашего хотите распять?!

— Распни его! Распни!

Пилат сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев, и невольно сделал шаг вперёд. Под его безумным от беспомощной ярости взглядом стоящие впереди попятились, но напиравшие сзади стеной стояли перед судилищем, и крики волнами катились по рядам людей:

— Распни его! Распни! Мы требуем распять!

— Нет у меня больше сил бороться с вами, — сквозь зубы сказал Пилат. — Не нахожу я ни совести в вас, ни поддержки в нём… Один я пытаюсь вас образумить. Но не под силу это, когда и палач и жертва идут к одному… Неужели я один среди вас?! Безумцы, вы сами решили свою судьбу… Петроний! Принеси таз с водой!.. Быстро!

Когда сотник принес требуемое и поднес наполненный водой таз прокуратору, Пилат медленно, словно совершая какой-то обряд, окунул в него руки и, с ненавистью глядя на толпу, сказал:

— Невиновен я в крови этого человека. Этой водой, в которой крестился он и которой пытался крестить вас, я омываю свои руки. Нет на них его крови… На вас она. На ваших сердцах и языках. Моё же сердце чисто, а руки, которыми вы пытаетесь убить его, я сумею отмыть… Руки отмыть можно, а вот как вы собираетесь отмыть ваши сердца?!

— Пусть его кровь будет на нас, — согласился Гамалиил. — Я согласен принять на себя кровь этого лжеца… Ты утверди наш приговор, а кровь мы примем на себя. Кровь этого человека не страшна ни нам, ни детям нашим, ни делам нашим, ни вере нашей. Никогда наш народ не примет его и его веру! Распни его!

— Мы принимаем его кровь на себя! Распни его!..

— Пусть его кровь будет на нас и детях наших! Мы не боимся! Распни!

— Мы согласны! Распни его! Распни!

Лицо Пилата застыло, словно вырезанное из мрамора. Неловко обернувшись к сотнику и избегая смотреть на поддерживаемого с двух сторон солдатами Проповедника, прокуратор приказал:

— Петроний… Я повелеваю… Отпусти в честь великого праздника Пасхи… преступника Варраву, разбойника, смутьяна и убийцу… А проповедника, называющего себя Царём и Сыном Бога… предать смерти…

Рёв радости прокатился над толпой. Пилат медленно обвел взглядом ликующие ряды и властным голосом, перекрывая крики толпы, добавил:

— А над крестом, согласно обычаю, прибей табличку с указанием вины его… Пусть на еврейском, греческом и римском языках будет пояснено всем, за что предан смерти этот человек. Вину его напиши: «Царь Иудейский»!

— Нет! — возмущенно крикнул первосвященник Анна. — Не «Царь Иудейский», а «Он называл себя царём иудейским»!

— Ты слышал меня, Петроний?! — громогласно переспросил Пилат. — «Царь Иудейский»!

— Я слышал, — также громко ответил сотник. — Над его головой будет написана причина его распятия: «Царь Иудейский»…

* * *

Когда все приготовления были закончены, Пилат призвал к себе сотника.

— Я ничего не мог сделать, — хмуро сказал он. — Ты видел?.. Я ничего не мог…

— Я видел, — сказал Петроний. — Не мог…

— Я не мог, — повторил прокуратор. — Я имел власть, а сделать ничего не мог… Проклятый город! Проклятый день и час! Как же я хочу, чтоб озлобившийся город был стерт с лица земли до основания! Чтоб даже место, на котором он стоит, было перепахано! Чтоб даже следа от него не осталось!.. Как же я устал! Устал… У меня не хватило сил убедить их… я не нашёл нужные слова… Он бы смог найти, но он не захотел… Мне чудится, что он пошел не на смерть, а куда-то, куда нам с тобой нет пути… Здесь мы кончаемся, и начинается он. Мы остаемся, а он уходит… Ненормальное ощущение… Ты знаешь, скольких я убил. Были среди них и виновные, и безвинные… а на сердце у меня никогда не было такой… Такой… Я бы хотел поговорить с ним…