Господин К. на воле - страница 14
голос. — Франц Хосс, верно, уж лег спать». Тревога тут же толкнулась в его сердце, заставила оглянуться, посмотреть назад, на стены, за которые он вышел. Тревога усилилась, когда он понял, как далеко позади осталась тюрьма. Ему даже не верилось, что он отошел так далеко.
«Нехорошо», — подумал на сей раз мозг Козефа Й.
Конечно, он теперь человек свободный. Но формально процесс его освобождения еще не закончен. «И это моя и только моя вина», — укорил он себя. Одно то, что он самым безответственным образом отошел от тюрьмы, и это будучи еще в тюремной робе! На самом деле, кто угодно в такой ситуации может подумать о нем что угодно. Кто его встретит, может подумать что угодно. И не то что подумать, может и пристрелить, если примет за сбежавшего зэка.
«Плохо. Совсем никуда», — подумал Козеф Й. и побежал.
У него было одно желание — снова оказаться на тюремном дворе, в убежище. Может, Фабиус и Франц Хосс играют в кости. Как же умиротворительна была бы партия в кости с Фабиусом и Францом Хоссом!
Он бежал теперь изо всех сил, а до тюремной стены оставалось еще порядочно. За спиной он слышал приглушенный лай, это могли лаять только городские собаки.
«Что-то их стало больше», — размышлял его мозг.
«А звезд-то сколько», — сказал себе Козеф Й., на бегу взглядывая на небо.
Перед ним — темный и все еще неблизкий — угадывался контур тюрьмы.
«Вот она», — ликовал его мозг, как бы успокоившись от мысли, что стены, административные корпуса, кухня, склады, казармы с ровными рядами тесных камер — все было на месте, незыблемо. Некий надежный пункт во вселенной, из которого ты можешь пуститься в путь и в который ты всегда можешь вернуться.
Когда Козеф Й. добежал до ворот и увидел, что их между тем заперли, он чуть ли не взвыл от ярости.
Разъярен он был в первую очередь на себя — за то, что дал себя завлечь. Слово завлечь показалось ему недостаточно сильным. Он дал себя просто-напросто уволочь самому низменному инстинкту, ребяческой иллюзии, химере. Он поставил на кон все свое новое положение, все, что только-только стало наклевываться в его новом качестве свежеосвобожденного человека. Как он оправдается перед двумя старыми охранниками? Какими глазами они будут теперь смотреть на него? Сможет ли он теперь умываться над их раковиной и есть на кухне? А Розетта — примет ли теперь его помощь в мытье посуды?
Весь во власти глубокого отчаяния, он толкнулся было в ворота. Однако эти малые ворота, которые он полюбил за два фонаря и за их особое положение в конце тополиной аллеи, эти ворота, на которые он хотел только посмотреть, так вот, эти второстепенные ворота были сейчас крепко-накрепко заперты.
— Это несправедливо, это несправедливо, — забормотал Козеф Й.
Он изо всех сил стал биться о холодный металл ворот. Но ни звука не производили удары его плоти о железо.
— Господин Франц Хосс! — истошно крикнул Козеф Й. без определенной надежды, просто потому, что за последние сорок восемь часов привык звать охранника.
Он смерил взглядом высоту ворот и высоту стены, глаза налились кровью от напряжения — свет уже мерк. Как и следовало ожидать, снаружи и ворота, и стена казались куда как суровее, выше, неприступнее.
— Это я, Козеф Й.! — завопил он в сильнейшем волнении, взмокнув от пота.
Он отступил, разбежался и бросился на малые ворота, больно о них ушибившись. Но снова столкновение между его перепуганным телом и металлом не произвело никакого звука, хотя бы самого слабого — опять неудачная, более чем неудачная, попытка. Он развернулся и пробежал несколько метров вдоль стены, ища пролом, выемку, хоть что-то. Тут же вернулся и исследовал другой десяток метров в противоположной стороне. Безрезультатно.
Он подобрал с земли камень и заколотил им о железо, надеясь хоть так вызвать отклик, знак, что-нибудь.
— Господин Франц, господин Франц! — надсадно прокричал он еще раз-другой, выбившись из сил.
Попробовал вскарабкаться на ворота, но только поранил ладони и коленки. Вспомнил, что завтра ему выдадут новую одежду со склада, знак освобождения. Да, абсолютно необходимо вернуться, быть там, с той стороны