Говорящий кафтан - страница 11

Все было бы уже на мази, если бы в дело не вмешались отец Бруно и патер Литкеи. Им-то уж совсем не по душе был план, согласно которому в Кечкемете должен был разместиться турецкий правитель, пусть даже один-единственный чаус. Да еще по просьбе самого города!

― Не пристало стаду Христову заигрывать с аллахом. Неверного слугу один хозяин прогонит, а другой откажется взять к себе. Будьте настороже, богобоязненные жители Кечкемета!

Попы грозили, проклинали, произносили подстрекательные речи против нового бургомистра: он-де на руку туркам играет, хочет выдать неверным город святого епископа Миклоша, продать нехристям невинных дев наших, он задумал лишить нас духовной благодати…

А ведь сердце венгра ― что сухой порох: от всякой искры загорается! Число врагов бургомистра росло. На следующее воскресенье, после обедни, перед ратушей беспокойными кучками стал собираться народ. Недовольные угрожающе размахивали руками и кричали:

― Долой бургомистра! Долой сенаторов!

В особенности раздражены были католики. Лютеране, чьи предки около века назад переселились сюда из Чехии, и кальвинисты из Толны, жившие обособленной группкой на Кладбищенсной улице, может быть, даже чуточку симпатизировали туркам за их дружбу с протестантскими князьями Трансильвании. Для протестантов и тюрбан и таира были одинаково иноземным головным убором.

Поросноки и Агоштон прибежали к бургомистру встревоженные:

― Беда! Народ волнуется. Разве вы не слышите, ваша милость?

― Слышу, как же, ― равнодушным голосом отвечал тот.

― Quid tunc?[13] Может, откажемся от нашего плана?

Мишка насмешливо поглядел им в глаза.

― Разве план стал хуже от того, что он не нравится настоятелю монастыря?

― Нет, ― согласился Поросноки, ― но нужно помнить и другое. За две недели два попа с их влиянием на верующих так взбудоражат людей, что те с косами да топорами на нас пойдут!

― Кто, по-вашему, будет думать о судьбе Кечкемета: мы или улица? Я считаю, что ― мы! Все будет так, как мы с вами прикажем.

Молодой бургомистр произнес эти слова с такой твердой решимостью, что они пришлись по душе Поросноки, который и сам был человеком с железным характером. Однако Криштоф Агоштон решил уколоть Мишку:

― Упрямство ― не всегда самый умный выход из положения, господин бургомистр! Беда пришла, и надо что-то предпринять, пока мы еще в силах.

― А мы и предпримем. Через полчаса вы, сударь, сядете на коня…

― Я?

― Да. И поедете с секретным поручением по очень важному делу.

― Куда?

― Садитесь, почтенные господа. Но только ― рты на замок! Всякого, кто разгласит то, что я вам сейчас сообщу, отдам под суд…

― Говорит, как диктатор, ― проворчал болезненный Залади.

После такого вступления сенаторы один за другим прошмыгнули в зал для заседаний, бледные и растерянные. На лицах кое-кого из них нетрудно было прочесть страх.

― Слушаем! Говорите!

― Господин Агоштон отправится сейчас к куруцам, а именно ― в отряд Иштвана Чуды.

― К этому вору? Вот уж когда покажу я ему, пусть он только мне на глаза попадется!

― Обижать Чуду не надо. Вы лучше по-дружески пожмите руки и договоритесь с ним, за какую сумму он согласился бы еще раз похитить и отца игумена, и отца Литкеи. Только немедленно! Пока мы вполне можем обойтись без этих двоих…

Сидевшие с серьезным видом отцы города заулыбались, лица их оживились. А Поросноки весело хлопнул себя ладонью по лбу:

― Мне такое и в голову не пришло бы! Правильно! И ведь как умно. Вы, ваша милость, ― прирожденный дипломат!

― Нужда часто бывает лучшим наставником, чем опыт. На попов у нас нет управы. Мы не можем ни арестовать их, ни запретить им проповедовать. Остается одно средство ― Иштван Чуда!

― Сколько я могу пообещать куруцам? ― спросил довольный Агоштон, направляясь к выходу.

― Возьмется он и по дешевке. У него сейчас все равно нет никакой работы. Да и дельце это по его части… Пообещайте ему половину того, что он попросит.

Через полчаса гнедая кобылица Агоштона, поднимая пыль, мчалась во весь опор по Цегледской дороге, а через два дня, ввечеру, по той же самой дороге уже шагали связанные монахи в сопровождении куруцев Чуды…