Говорящий кафтан - страница 12

Секретная миссия Криштофа Агоштона оказалась настолько успешной, что он с удовольствием вспоминал о ней до последнего своего дня, даже будучи уже глубоким старцем. И с каждым разом описывал ее все романтичнее и все красочнее:

― Эх вот когда я был полномочным послом при дворе его величества Тёкёли…

Попов угнали, народные волнения улеглись, а день, когда делегация должна была отправиться в Буду с подарками для турецкого султана, близился.

Наряды были уже готовы, и в последние три дня их выставили для всеобщего обозрения в ратуше. Вот уж куда было паломничество-то!

Огромный стол, на котором были разложены наряды, неусыпно охранял гайдук Пинте. Только вместо подъятого огненного меча архангела в руках у старого служаки была ореховая палка.

Украшения были так хороши, что даже он был растроган:

― Большая подмога от них даже уродливым бабам!

А женщин покрасивее он подбадривал, поскольку и это входило в его обязанности:

― Да вы бы, голубушка, примерили. Вон там, в соседней комнатке.

Кто ж тут устоит? Разве нашлось бы такое женское сердце, которое не забилось бы сильнее при виде нарядов, в сравнение с которыми не шли и сокровища тысяча и одной ночи?!

Девушки пугливой стайкой топтались вокруг, будто горные козочки с невинными глазами. Впрочем, при виде нарядов эти глазки тут же расширялись, загорались, а в висках у бедняжек начинало стучать. Тут-то гайдук и произносил свои соблазняющие слова: «Примерь, сестрица!»

И «сестрица» примеряла, ― примеряла бы даже под угрозой смерти.

А уж кто примерил, пиши пропало! В обе косы вплетены дивные ленты, талия затянута в корсет, поверх надета чудесная сорочка, жилеточка, шелковая юбка вишневого цвета, с вышитыми серебряными полумесяцами; на ногах ― красные сафьяновые сапожки, на шее ― ожерелье из сверкающих камней-самоцветов.

― Ну, а теперь взгляни на себя, душенька!

Приносили зеркало, и наряженная, не выдержав, вскрикивала от радости, увидев в зеркале вместо себя сказочную фею.

Бедняжке, старавшейся утолить сладкий голод тщеславия, хотелось подольше полюбоваться собой, но тут к ней снова подходил архангел с ореховой палицей и заявлял:

― Ну, довольно. Теперь раздевайся! Или, коли нравится, ходи вечно в такой одежде…

И уж мало у которой из них повернулся бы тут язык сказать: «Нужны вы мне больно!» ― и расстегнуть очаровательную жакеточку, сбросить удивительную юбочку, стянуть с ног скрипучие сафьяновые сапожки, снять горящие огнями драгоценности и напялить на себя свою старую, потрепанную одежонку!

Все до единой пожелали примерить, но ни одна не снимала затем богатый наряд по доброй воле. Даже старухи ― страшные, как ведьмы, которых в Сегеде живьем сжигали[14], ― и те хотели во что бы то ни стало помериться красотой с молодыми.

Пришлось ввести ограничения. Мерить наряды дозволялось только красивым, бедным и сиротам. То есть тем, кто действительно мог бы согласиться поехать к султану.

Дядюшка Пинте стал вдруг очень влиятельной персоной: ведь именно он определял, кто красив, а кто ― нет. У Париса было всего лишь одно золотое яблоко, а у него их ― целая корзина! Иные женщины старались добиться протекции у старого гайдука: кто очаровательной улыбкой, кто окороком, калачом или кувшинчиком вина. Вот какой важной оказалась вдруг его должность!

Впрочем, полностью ее важность выявилась лишь позднее, когда через десять-двадцать лет женщины могли похвастать: «И я ведь красавицей считалась. Был и на мне Лештяков наряд». Это выражение стало своего рода пословицей. А представьте себе, что творилось, когда этот наряд действительно примеряли! Для женщин было не безразлично, кому его дали примерить, а кому ― нет; иными словами, кого официально признали красивой, а кого ― «непригодной». Немало было пролито и горьких слез по этому поводу.

Я не собираюсь обвинять старого гайдука ни в злоупотреблении своим служебным положением, ни в получении взяток, поскольку это трудно доказать сейчас, двести лет спустя, но факт остается фактом: много бестактных поступков совершил он при этом. Возьмем хотя бы случай с цыганочкой.