Грачевский крокодил - страница 49
— А! вот и лошади поданы!
И, быстро вскочив с места, бросился в кабинет.
— А знаешь ли, что я придумал! — проговорил он, возвращаясь в залу с портфелем подмышкой, в шинели и в кепи на голове. — Ведь в Рычи-то тебе через Путилов ехать… Поедем-ка со мной. До Путилова поболтаем дорогой, а в Путилове ты можешь пересесть на своих лошадей и следовать дальше!.. Там уже недалеко… Ну, говори, едешь, что ли?
— А как мои лошади за ямскими-то не поспеют! — возразил отец Иван.
— Ох, уж рассказывай!.. Будет тебе сиротой-то прикидываться!.. Точно я лошадей твоих не знаю!
— Да ведь и я знаю, какова тройка у Хорька!
— Ну, нечего зубы-то заговаривать! Едем!
— Пожалуй! — проговорил отец Иван нехотя и взял свою шляпу.
Когда они вышли на крыльцо, экипажи были уже поданы. Впереди стоял тарантас станового, а сзади тележка отца Ивана.
— А! приятель, здорово! — крикнул отец Иван Хорьку, кивнув головой и бросив взгляд на тройку.
— Здравствуйте, батюшка! — проговорил тот.
— Что? Все лопоухий в корню-то бегает?
— Все он, батюшка.
— Добрый конь, выносливый…
— Нет, у вас вот так лошадки! Невелички, а с огоньком.
— Чего там! Одры, так они одры и есть! — проговорил отец Иван, польщенный похвалою Хорька, садясь в тарантас рядом с становым.
— Трогай!
XXXIV
Хорек подобрал вожжи, осторожно выехал со двора, чтобы не зацепить за верея колесами, поворотил направо, свистнул сквозь зубы и легонькой рысцой покатил по улице села. Отец Иван, перекидываясь то направо, то налево, глаз не сводил с лихой тройки и, любуясь ею, даже облизывался как-то, словно и невесть какую сласть во рту держал.
Выехав из села, они спустились в лощинку, переехали мостик и только было вылетели на гору, как увидали впереди какую-то жирно раскормленную тройку, едва тащившую ноги по гладкой полевой дороге. Отец Иван первый увидал ее.
— Ну, — проговорил он: — кто-то нам навстречу едет!
— Уж не ко мне ли! — вскрикнул становой. — Беда, как задержат!.. — Обратясь к Хорьку, спросил: — не знаешь, кто это?
— Не разгляжу что-то, Аркадий Федорович; далеко еще…
Но отец Иван перебил Хорька.
— А я так разглядел! — проговорил он: — лошади знакомые…
— Чьи?
— Анфисы Ивановны.
— Быть не может!
— Ее.
— Неужто она сама едет?
— Кто едет — не разгляжу еще, а лошади ее, вон и Абакум на козлах.
— Господи! Неужели она! — засуетился становой. — Уж не ко мне ли насчет моста. Чур меня, чур меня! — бормотал становой, крестясь и отплевываясь. — Я спрячусь, ей-ей спрячусь…
И, быстро сбросив с себя шинель, он укрылся ею с головой. Но опасения станового оказались напрасными, ибо, только что он успел спрятаться, как отец Иван, продолжавший пристально всматриваться в тройку, вдруг вскрикнул:
— Успокойся! не она это, а Мелитина Петровна.
Услыхав, что ехавшая им навстречу была не Анфиса Ивановна, а ее племянница, становой быстро выскочил из-под шинели и принялся хохотать во все могучее свое горло.
— Вот так штука! — кричал он. — Сама полиция струсила!..
И он продолжал хохотать даже в то время, когда обе тройки остановились, поровнявшись между собой.
— Что это вы хохочете? — крикнула Мелитина Петровна, не сходя с дрог: — уж не над моим ли экипажем?
Становой взглянул на экипаж и, увидав высокие и длинные дроги, на которых Мелитина Петровна имела вид воробья, сидевшего на крыше, и кучера Абакума, преспокойно набивавшего себе нос табаком, захохотал еще пуще.
— Чего он хохочет? — спросила Мелитина Петровна отца Ивана.
— С радости, сударыня, с радости.
— С какой это?
— Думал, что Анфиса Ивановна едет, и испугался, а когда увидел, что это вы, то обрадовался.
— Послушайте-ка вы, веселый человек! — проговорила Мелитина Петровна, подбегая к тарантасу и толкая станового за плечо: — будет вам хохотать! Я к вам…
— Ко мне? — вскрикнул становой: — виноват, некогда…
— По очень важному делу! — перебила его Мелитина Петровна.
— Что такое? — спросил становой. И вдруг словно окаменел и насторожил уши.
— Ходатаем являюсь…
— За кого?
— За рычевских крестьян. Вы у них весь скот описали, дали две недели сроку… Завтра срок этот истекает, следовательно, завтра вы являетесь в Рычи и распродаете скот.
— Распродаю.