Графиня Салисбюри - страница 8
— Ах! Вот почему он сделал эту ошибку, — сказал король, — которая меня всегда удивляла, и я никогда не мог постигнуть, как он, великий политик, мог так поступить. Продолжайте, я вижу, что вы говорите правду.
— Мне необходимо это ободрение вашего величества, потому что я должен коснуться того происшествия… — Монтраверс остановился.
— Да, я знаю, вы хотите говорить о Робере Мортимере, которого я нашел по приезде моем в Париж при моей матери, и как не был мал, но заметил между ним и королевой особенную дружбу. Теперь скажите мне, потому что вы один можете мне сказать это, где началась эта дружба, в Англии или уже в Париже?
— Она началась в Англии, и была единственной причиной изгнания Робера.
— Хорошо, продолжайте, я вас слушаю, — сказал король.
— Не один вы, ваше величество, заметили эту дружбу, потому что епископ Эксетерский, которого вы привезли с собою к королеве, по возвращении своем в Англию, сообщил Эдуарду II все, что видел; король в ту же минуту написал королеве, чтобы она возвратилась, и вам особенно, чтобы вы, оставив королеву, приехали обратно в Англию.
— Я никогда не получал этого письма, — сказал Эдуард, — и в первый раз слышу теперь о нем, потому что от одного короля, отца моего, мог узнать об этом, но королева не позволяла мне видеть его во все время заключения в темнице.
— Это письмо было перехвачено Мортимером.
— Несчастный! — сказал тихо король.
— Королева отвечала манифестом, что до тех пор не возвратится в Англию, пока Гуг Спензер не будет удален от присутствия короля.
— Кто сочинял этот манифест?
— Не знаю, ваше величество, мне диктовал его Мортимер в присутствии королевы и графа Кента. Этот манифест произвел в Лондоне то действие, которое от него ожидали; оскорбленное дворянство присоединилось к королеве и вашему величеству.
— Ко мне! Но все знали, что я был еще ребенок, и не имел понятия о том, что происходило, а имя мое только участвовало в этом манифесте; потому что я, да накажет меня Всевышний, никогда не был в заговоре против отца моего!
— В это время, как король Карл Прекрасный готовил помощь деньгами и войсками, обещанную его сестре, к нему приехал Тибольт Шатильон, епископ Сентский, с письмами от Иоанна XXII, который был тогда папою в Авиньоне, писанными, вероятно, по наущению Гуга Спензера, потому что заключали в себе повеление королю Карлу под опасением отлучения от церкви выслать сестру и племянника в Англию. Это так подействовало на вашего дядю, что он не только отказался от всепомоществования, но торжественно обещал Сентскому епископу отдать королеву и ваше величество в руки любимца родителя вашего. Но королева вовремя была предупреждена об этом.
— Графом Робертом д’Артуа? Да, я это знаю, потому что, прося меня о покровительстве, когда он был изгнан в свою очередь, он говорил мне, что оказал матери моей эту услугу.
— Он сказал правду, ваше величество, — королева, устрашенная отказом своего брата, не знала, у кого просить помощи. Тогда Роберт д’Артуа советовал ей бежать в свое отечество, уверяя, что она найдет там много храбрых и прямодушных дворян, в числе которых будут непременно Гильом, Гейнау и граф Бомон, брат его. Королева последовала его совету, и в ту же ночь отправилась к Гейнау.
— Да, я помню приезд наш к Эсташу Добресикуру, и как радушно он нас принял; за это, если я только буду иметь случай, непременно его вознагражу. У него в первый раз я увидел дядю моего Иоанна Гейнау, который приехал с предложением своих услуг королеве и повез нас к брату своему Гильому, где я встретил дочь его Филиппу, ставшую впоследствии моей женой. Я помню, как, выехав из Дордрехтской гавани, мы были застигнуты бурей, сбившей с пути корабль наш, почему в пятницу, 26-го сентября 1326 года, вошли в гавань Гервича, где вскоре соединилось с нами все дворянство, и первый, которого я из них увидел, был Генрих, граф Ланкастер, с кривой шеей; теперь я все знаю, что происходило со времени торжественного въезда нашего в Бристоль до взятия под стражу короля, отца моего, который был взят, если я не ошибаюсь, в Неатском аббатстве в Гальском графстве, этим самым Генрихом Ланкастером; только я не знаю, справедливо ли, что он был привезен им к моей матери.