Грани веков [СИ] - страница 12

Саня махнул рукой. — Да брось! Обычное переутомление после смены. Со мной похожее бывало — как-то после восьми часов в операционной по пульту телевизионному разговаривать пытался. Долго довольно, причем, пока коллеги ржать не начали.

— Тогда что происходит? Почему она так себя ведет?

Селезнев выпустил струю дыма из ноздрей. — Женщины! — философски сказал он. — Кто их разберет? Может, ты новую стрижку не оценил, или, там, про годовщину отношений забыл. Моя как-то неделю дулась, когда я молоко обезжиренное по ошибке купил. Решила, типа, намек был, что она толстая. И ведь не объясняла ничего!

Ярослав невольно улыбнулся, испытывая некоторое облегчение. Конечно, Селезнев прав — Алена явно на что-то разозлилась, и, видимо, сильно. Понять бы еще на что.

— А может, ей не хочется ваши отношения светить на кафедре, — продолжал рассуждать Селезнев. — Такое тоже бывает.

— Хм. Об этом я не подумал, — признал Ярослав.

— Ну вот! А её это, скорее всего, и бесит, — заключил Селезнев.

— Подожди, — Ярослав нахмурился, — а как же Марья? Я ведь помню, что она вела у нас занятия…

— Вела, — подтвердил Селезнев, снова затягиваясь, — замещала пару занятий Лебединского, когда он на конференции был. Это у тебя все перепуталось с твоими дежурствами и отношениями. Ты на скольких семинарах был-то?

— Не помню, — честно признался Ярослав.

— Вот то-то, — усмехнулся Селезнев. — Ладно, пошли — пора, небось, уже.

К тому времени, когда они вернулись, все были в сборе.

Доцент благосклонно выслушивал доклады, внося замечания и поправки по ходу обсуждения. Когда дошла очередь до них с Селезневым, он слегка нахмурился.

— Так-так, молодые люди, — сказал он, — о ваших успехах мне уже доложили. Что вы там наговорили пациенту? — спросил он, обращаясь к Ярославу.

— Да ничего особенного, — буркнул Ярослав. Теперь, после разговора с Селезневым, попытка найти смысл в словах пациента казалась ему по-настоящему глупой. — Просто пытался понять, что у него за концепция.

Лебединский покивал. — У наших пациентов бывают весьма необычные, яркие идеи, — неожиданно согласился он. — И чем сильнее пациент увлечен ими, тем большей индукцией они обладают. У нас были случаи, когда молодые коллеги, интерны, ординаторы, аспиранты — особенно аспиранты — так увлекались концепциями пациентов, что начинали их частично разделять.

Он сделал паузу, пережидая, пока смолкнут смешки в аудитории.

— В данном же кейсе, — повысил он голос, — образование пациента и научная степень позволяют ему выстраивать очень убедительные псевдонаунчые теории, без сомнения, высокой степени индуктивности. К сожалению, вы имели возможность убедиться воочию, что одержимость этими идеями носит ярко выраженный болезненный характер, приводя к паранойяльным идеям, бреду преследования и сложному галлюцинаторному синдрому. Собственно, это и является причиной его пребывания у нас.

— Таким образом, — добавил он, подводя итог, — если ни у кого больше не осталось вопросов, на сегодня занятия окончены.

Ярослав дождался, пока последние студенты покинут аудиторию и подошел к Лебединскому.

Тот окинул его внимательным взглядом поверх очков.

— Есть еще кое-что, молодой человек, что мне бы хотелось озвучить вам, так сказать, тет-а-тет. Понимаю, что молодость — время романтики и прекрасных порывов, но я бы все же советовал вам решать ваши сердечные дела за пределами кафедры.

Он деликатно кашлянул. — Поверьте, у нас тут хватает своих драм, без шекспировских страстей.

Ярослав смущенно опустил глаза. Все-таки, Селезнев был прав!

— Конечно, — выговорил он. — Этого больше не повторится. И извините за то, что произошло в палате.

— В этом не больше вашей вины, чем моей, — махнул рукой Лебединский. — В конце концов, я несу за вас ответственность, как куратор.

— Просто, — Ярослав чувствовал потребность выговориться, испытывая облегчение от того, что все, наконец, разъяснилось, — он выглядел почти нормальным, а потом вдруг начал кричать, что ему угрожают, да еще другой пациент стал смеяться…

— Да-да, резкая смена фаз, — рассеянно отозвался доцент, поглядывая на часы. Потом недоуменно нахмурившись, переспросил: — Другой?