Гражданская поэзия Франции - страница 26
Не верен королям, я правде тем верней.
И Марк Аврелий знал: ошибка прошлых дней
Открытого пути не преградит сегодня,
Чтоб мыслить, и судить, и действовать свободней.
Я атом крохотный, но действую, как он.
Уж двадцать лет, маркиз, я чту один закон
И человечеству служу в дознаньях важных
И в поисках добра. Жизнь — это суд присяжных.
На тяжбу вызваны все слабые земли.
Во всех стихах моих и в прозе вы прочли
Отверженных существ прошенья исковые,
Им не впервой клонить перед судами выи.
Я защищал шута и гаера во мгле,
С любым отверженным, с Марьон и Трибуле,
С лакеем, с каторжником, с падшей встал я рядом,
Губами припадал к душе, убитой ядом,
Как будто повторял смешной обряд детей
Над мертвой бабочкой, добычей их сетей.
И, в ноги кланяясь приговоренным к смерти,
Я об одном просил — о вечном милосердьи.
Я многих раздражал, но где-то там, внизу,
Я знал признательность за каждую слезу.
Витая в облаках, я слышал в час вечерний,
Что за меня раек в рукоплесканьях черни.
Я женщин и детей провозглашал права,
Я просвещал мужчин, я знал, что жизнь жива.
Кричал: дать грамоту, дать буквари, дать волю,
Я каторгу хотел учить в народной школе.
Преступник предо мной свидетелем стоял.
Я видел, что векам грядущим воссиял
Парижский ясный лик, не римская тиара.
Свободен разум наш, он торжествует яро,
Лишь сердце в кандалах. И я пытался вновь
Снять кандалы с сердец, освободить любовь.
Я с Гревской площадью дрался на поединке.
Как в древности Геракл, не пожалев дубинки.
Вот я каков! Всегда в пути, всегда в строю,
Могу погибнуть, пасть иль победить в бою.
Еще одно, маркиз! Есть соль в беседе всякой.
Отступничество? Что ж? Ведь и оно двояко:
Прийти к язычникам иль в секту христиан.
Ведь заблуждение согнет учтиво стан
И, подбоченясь, к вам в час расставанья выйдет.
А правда кроткая жестоко ненавидит
Того, кто, золотом и пурпуром влеком,
Готов продать ее, прельщенный кошельком.
Там — действует болтун, здесь — кличет эвменида.
Так не досадуйте на тень Эпименида.
Не хочет прошлое уйти. Оно опять
Вернулось, мнет, глушит, берет за пядью пядь,
И когти черные вонзает людям в души,
И раздувает вновь свой пламенник потухший,
Кричит, что ночь близка, вопит: «На казнь! Долой!»,
Кромсает, буйствует, кусает пастью злой,
А Будущее вновь шепнет: «Прощай, приятель!»
У каждого Вчера есть на земле предатель,
Зовется Завтра он. Май страшен для зимы,
И мотылек уйдет из гусеничной тьмы.
Фальстаф, остепенясь, изменит прощелыгам.
Изношенный башмак несносным станет игом.
У ненависти есть изменница — любовь.
Когда она огнем заполыхает вновь,
На волю вырвавшись из мертвенных узилищ, —
Рассвета никаким ненастьем не осилишь!
Волк — старый феодал — чуть-чуть на вас похож:
Ведь кельтам изменил любой француз. Ну что ж!
Обнимемся, маркиз! Вы гневались напрасно!
6
От сердца я сказал и повторю всечасно:
Я тот, каким я был. Во мне все та же есть
Былая искренность, и прямота, и честь.
Подобно Иову, я трепещу от бури,
Но только правды жду и света от лазури.
Я тот же человек, что был вчера дитя.
День для меня пришел, и разум, возлетя,
К простору ринулся, к работе призывая.
Сменился кругозор, но не душа живая, —
Ничто во мне самом, но все вокруг меня.
Узнав историю и верность ей храня,
Я ощутил закон, что в смене поколений
Дает им одолеть несчетные ступени.
Увидел прежний взгляд другие небеса.
Но в чем моя вина, что тех небес краса
Огромней и синей, чем потолок Версаля?
Но в чем моя вина, что сердце потрясали
Мне крики грозные: «Свобода!» В чем вина,
Что новая заря глазам моим ясна?
Тем хуже! Спорьте же с торжественным рассветом!
Ошибка только в нем, а не во взгляде этом.
Вы спросите: куда? Не знаю, но иду
И на прямом пути плохого я не жду.
День впереди меня, ночь позади немая.
С меня достаточно, и я барьер ломаю.
Я вижу — в этом все, я верю — в этом суть.
Но я о будущем не хлопочу отнюдь.
Исчадья прошлого, бойцы во имя мрака
Преследуют меня. Я не считал, однако,
Их переменчивых и обнаглевших смут.
Пусть Лонгвуд и Гориц свидетельствуют тут,
Что я не оскорблял изгнанья тяжким словом.
Несчастье это — ночь. В ее краю суровом
Несчастный человек свой звездный свет обрел.
Владыкам сверженным знаком тот ореол.