Греческая эпиграмма - страница 20

Пасшего коз Астакида на Крите похитила нимфа

  Ближней горы, и с тех пор стал он святым, Астакид.

В песнях своих под дубами диктейскими уж не Дафнида,

  А Астакида теперь будем мы петь, пастухи.

Может ли кто наверное знать наш завтрашний жребий?

  Только вчера мы тебя видели с нами, Хармид.

С плачем сегодня тебя мы земле предаем. Тяжелее

  Здесь Диофонту-отцу уж не изведать беды.

Если ты в Кизик придешь, то сразу отыщешь Гиппака,

  Как и Дидиму; ведь их в городе знает любой.

Вестником горя ты будешь для них, но скажи, не скрывая,

  Что подо мной погребен Критий, любимый их сын.

— Здесь погребен Харидант? — Если сына киренца Аримны

  Ищешь, то здесь. — Харидант, что там, скажи, под землей?

— Очень темно тут. — А есть ли пути, выводящие к небу?

  — Нет, это ложь. — А Плутон? — Сказка. — О, горе же нам…

Кто бы ты ни был, прохожий, узнай: Каллимах из Кирены

  Был мой родитель, и сын есть у меня Каллимах.

Знай и о них: мой отец был начальником нашего войска,

  Сын же искусством певца зависть умел побеждать.

Не удивляйся, — кто был еще мальчиком Музам приятен,

  Тот и седым стариком их сохраняет любовь.

Эти стихи Архилоха, его полнозвучные ямбы —

  Яд беспощадной хулы, гнева кипучего яд…

Новой дорогой пошел Феэтет. И пускай ему этим

  Новым путем до сих пор, Вакх, не дается твой плющ,

Пусть на короткое время других восхваляет глашатай, —

  Гений его прославлять будет Эллада всегда.

Счастлив был древний Орест, что, при всем его прочем безумстве,

  Все-таки бредом моим не был он мучим, Левкар.

Не подвергал искушенью он друга фокидского, с целью

  Дружбу его испытать, делу же только учил.

Иначе скоро, пожалуй, товарища он потерял бы.

  И у меня уже нет многих Пиладов моих.[45]

Ищет везде, Эпикид, по горам с увлеченьем охотник

  Зайца иль серны следов. Инею, снегу он рад…

Если б, однако, сказали ему: «Видишь, раненный насмерть

  Зверь здесь лежит», — он такой легкой добычи б не взял.

Так и любовь моя: рада гоняться она за бегущим,

  Что же доступно, того вовсе не хочет она.

Не выношу я поэмы киклической,[46] скучно дорогой

  Той мне идти, где снует в разные стороны люд;

Ласк, расточаемых всем, избегаю я, брезгаю воду

  Пить из колодца: претит общедоступное мне.

Что за чудесное средство нашел Полифем для влюбленных!

  Геей клянусь я, Киклоп вовсе не так уже прост.

Делают Музы бессильным Эрота, Филипп, и наука

  Лучшим лекарством, поверь, служит от всех его зол.

Думаю я, что и голод, при всей его тяжести, тоже

  Пользу приносит одну: он отбивает любовь

К юношам. Вот что дает нам возможность бороться с Эротом,

  Вот что способно тебе крылья подрезать, шалун.

Мне ты не страшен ничуть, потому что и то и другое

  Средство чудесное есть против тебя у меня.

Менит из Дикта в храме сложил свои доспехи

И молвил: «Вот, Серапис, тебе мой лук с колчаном:

Прими их в дар. А стрелы остались в гесперитах».

Труд Креофила, в чьем доме божественный принят когда-то

  Был песнопевец, скорблю я о Еврита судьбе,

О златокудрой пою Иолее. Поэмой Гомера

  Даже слыву. Велика честь Креофилу, о Зевс!

Баттова сына могилу проходишь ты, путник. Умел он

  Песни слагать, а подчас и за вином не скучать.