Греческая эпиграмма - страница 28

В зимнюю пору однажды, спасаясь от снежной метели,

  Галл, жрец Кибелы, нашел в дикой пещере приют.

Но не успел волоса осушить он, как в то же ущелье

  Следом за ним прибежал лев, пожиратель быков.

Галл испугавшийся начал тогда, потрясая тимпаном,

  Бывшим в руке у него, звуками грот оглашать;

Звуков священных богини не вынес лесов обитатель

  И, убоявшись жреца, в горы пустился стремглав.

А полуженственный жрец с благодарностью горной богине

  Эту одежду принес с косами русых волос.

Факел и лук отложив, взял рожон, чем волов погоняют,

  Бог пышнокудрый Эрот вместе с наплечной сумой

И, возложивши ярмо на затылки волов терпеливых,

  Тучную стал засевать ниву богини Део.

Зевсу ж, на небо взглянувши, сказал: «Ороси мою ниву,

  Чтобы Европы быка я под ярмо не подвел!»

Громко взывала Киприда-богиня о сыне Эроте:

«Если кто видел Эрота, бродящего на перепутьях, —

Он от меня убежал, — то любой, кто его мне укажет,

Будет моим награжден поцелуем, а кто возвратит мне,

Тот не один поцелуй, а и нечто другое получит.

Сразу заметен малютка: среди двадцати распознаешь;

Цветом не бел, а подобен огню; в его глазках суровых

Пламя блестит; его думы коварны, но сладостны речи:

Мыслит одно, а вещает иное; как мед его голос,

Мысли же злобные горьки, как желчь; обольститель коварный,

Правды не ведает хитрый ребенок и шутит жестоко.

В кудрях роскошных головка, чело его дышит отвагой;

Крошки-ручонки, но ими далеко стреляет малютка:

Стрелы его Ахеронт поражают и Ада владыку.

Тельце его все нагое, но ловко скрывает он думы.

Словно как птица крылат, на всех он мужчин или женщин

Вдруг налетает проворно и в сердце внедряется прочно.

Маленький лук у него, а на луке пернатая стрелка;

Стрелка ничтожна длиной, но несется она до эфира.

Золотом крытый колчан у него за спиной, а в колчане

Острые стрелы — он даже не раз и меня ими ранил.

Страшно все это, но более страшен им вечно носимый

Маленький факел с огнем: он и Солнце само зажигает.

Если его кто поймает, свяжи и веди, не жалея!

Если заплачет, — смотри, чтоб тебя не провел хитроумно,

Будет смеяться, — тащи! Целовать он тебя пожелает, —

О, берегись: поцелуй его вреден, и яд — его губки;

Если же скажет: „Возьми, подарю я тебе все оружье“, —

Даром коварным таким не прельщайся: в огне закален он»!

Акрокоринф величавый ахейцев, светило Эллады,

  Как и истмийский двойной берег, дотла разорен

Луцием. Кости умерших, разбитые копьями, кроет

  Груда большая одна нагроможденных камней.

Так отомстили ахейцам за гибель Приамова дома

  Внуки Энея, лишив их погребальных торжеств.

Дивный Гомер здесь лежит, который Элладу прославил;

  Происходил он из Фив, города с сотней ворот.

Анакреонт, средь почивших ты спишь, потрудившись достойно.

  Спит и кифара, — в ночи сладко звучала она.

Спит и Смердис, твоей страсти весна; на своем барбитоне

  Ты для него пробуждал нектар гармоний. Кругом

Юноши были, а сам ты служил для Эрота мишенью:

  Только в тебя одного он, дальновержец, стрелял.

Анакреонта гробница. Покоится лебедь теосский;

  С ним, охватившая все, страсть его к юношам спит.

Но раздается еще его дивная песнь о Бафилле,

  Камень надгробный досель благоухает плющом.

Даже Аид не сумел погасить твою страсть: в Ахеронте

  Снова тебя охватил пылкой Киприды огонь.

Почва сухая Катаны в себя приняла Стесихора.

  Музы устами он был, полными звучных стихов;

В нем, говоря языком Пифагора, душа обитала

  Та же, что раньше его в сердце Гомера жила.

Малая эта могила — Приама отважного. Пусть он

  Большей достоин, но нас ведь погребают враги.

— Вестник Кронида, почто ты, мощные крылья простерши,

  Здесь на гробе вождя Аристомена стоишь?

— Смертным вещаю: как я из целого сонма пернатых

  Силою первый, так он первым из юношей был.

Робкие к робкому праху пускай летят голубицы;

  Мы же бесстрашных мужей любим могилы хранить.

Смерти они искали во брани. Их праха не давит

  Мрамор блестящий: венец доблести — доблесть одна!