Греческая эпиграмма - страница 31

Больше, чем лиру твою, Аполлон, я хотел бы услышать

  Гелиодору. И в том клясться Эротом готов.

Крепкий Эротом взращен ноготочек у Гелиодоры.

  Может она, ущипнув, даже до сердца достать.

Мирты с весенним левкоем сплету я и с нежным нарциссом,

  Лилий веселых цветы с ними я вместе совью,

Милый шафран приплету и багряный цветок гиацинта

  И перевью свой венок розой, подругой любви, —

Чтоб, охватив волоса умащенные Гелиодоры,

  Он лепестками цветов сыпал на кольца кудрей.

В мяч он умеет играть, мой Эрот. Посмотри, он бросает

  Сердцем, что бьется во мне, Гелиодора, в тебя.

Страстью взаимной ответь. Если прочь меня кинешь, обиды

  Не потерплю я такой против законов игры.

Гелиодору с ее сладкозвучной, чарующей речью

  В сердце моем сам Эрот сделал душою души.

Сжалься, Эрот, дай покой наконец мне от страсти бессонной

  К Гелиодоре, уважь просьбу хоть Музы моей!

Право, как будто твой лук не умеет и ранить другого,

  Что на меня одного сыплются стрелы твои.

Если убьешь ты меня, я оставлю кричащую надпись:

  «Странник, запятнан Эрот кровью убитого здесь».

Пчелка, живущая соком цветов, отчего так, покинув

  Чашечки луга, к лицу Гелиодоры ты льнешь?

Хочешь ли тем показать, что и сладких и горьких до боли

  Много Эротовых стрел в сердце скрывает она?

Если пришла мне ты это сказать, то лети же обратно,

  Милая! Новость твою сами мы знаем давно.

Мать небожителей, Ночь! Об одном я тебя умоляю,

  Лишь об одном я прошу, спутница наших пиров:

Если другой кто-нибудь обладает чарующим телом

  Гелиодоры моей, с ней ее ложе деля,

О, да погаснет их лампа, и пусть, как Эндимион, вяло

  И неподвижно лежит он у нее на груди!

Кубок налей и опять и опять назови дорогую

  Гелиодору, с вином сладкое имя смешай!

Кудри вчерашним венком убери мне — он память о милой,

  Влагой душистых мастей он до сих пор напоен.

Видишь, как роза, подруга влюбленных, слезинки роняет,

  Видя ее не со мной и не в объятьях моих.

Слезы сквозь землю в Аид я роняю, о Гелиодора!

  Слезы, останки любви, в дар приношу я тебе.

Горькой тоской рождены, на твою они льются могилу

  В память желаний былых, нежности нашей былой.

Тяжко скорбит Мелеагр о тебе, и по смерти любимой

  Стоны напрасные шлет он к Ахеронту, скорбя…

Где ты, цветок мой желанный? Увы мне, похищен Аидом!

  С прахом могилы сырой смешан твой пышный расцвет…

О, не отвергни, земля, всеродящая мать, моей просьбы:

  Тихо в объятья свои Гелиодору прими!

Вот уж левкои цветут. Распускается любящий влагу

  Нежный нарцисс, по горам лилий белеют цветы,

И, создана для любви, расцвела Зенофила, роскошный

  Между цветами цветок, чудная роза Пифо.

Что вы смеетесь, луга? Что кичитесь весенним убором?

  Краше подруга моя всех ароматных венков.

Паном аркадским клянусь, Зенофила, под звуки пектиды

  Мило ты песни поешь! Мило играешь, клянусь!

Как от тебя убегу я? Меня обступили эроты,

  Ни на минуту они мне отдохнуть не дают.

Сердце мое зажигает то образ твой чудный, то Муза,

  То твоя грация — все! Весь я горю, как в огне.

Быстрый мой вестник, комар, полети, на ушко Зенофиле,

  Нежно коснувшись его, эти слова ты шепни:

«Он тебя ждет и не может уснуть, а ты, друга забывши,

  Спишь!..» Ну, лети же скорей, ну, песнопевец, лети!

Но берегись! Потихоньку скажи, не то мужа разбудишь:

  С мужем воспрянут тотчас ревности муки с одра.

Если ж ее приведешь, то в награду тебя я одену

  Львиною кожей и дам в руки тебе булаву.

Винная чаша ликует и хвалится тем, что приникли

  К ней Зенофилы уста, сладкий источник речей.

Чаша счастливая! Если б, сомкнув свои губы с моими,

  Милая разом одним выпила душу мою!

Спишь ты, я вижу, мой нежный цветок, Зенофила. О, если б

  Мог на ресницы твои Сном я бескрылым сойти!

Чтобы к тебе даже тот, кто смыкает и Зевсовы очи,

  Не подходил, и тобой я обладал бы один.

Знаю! К чему твои клятвы, когда обличитель гулящих —

  След благовонных мастей свеж на твоих волосах?