Греческая эпиграмма - страница 53
Лету даю и зиме то я, чего у них нет.
НА КАФЕДРУ СОФИСТА КРАТЕРА
Древо счастливое я, ибо некогда в чаще стояла;
Шумом лесных ветерков я насыщалась тогда, —
Птицам удобный нашест, — но меня топором подрубили —
Жребий счастливее мне был уготован судьбой.
Нет, не птицы на мне, а звучные речи Кратера,
И от струящихся слов вся я готова расцвесть.
ДОМ БЕДНЯКА
Дома другого ищите себе для добычи, злодеи,
Этот же дом стережет страж неусыпный — нужда.
НА «КОРОВУ» МИРОНА
Овод, обманут Мироном и ты, что стараешься жало
В неуязвимую грудь медной коровы вонзить?
Не осуждаю тебя, — что для овода в этом дурного,
Если самих пастухов ввел в заблужденье Мирон?
НА СЕРЕБРЯНУЮ ИМПЕРАТОРСКУЮ СЕКИРУ
Если творишь беззаконье, то, знай, ты глядишь на секиру;
Если ж ты честен и мудр, лишь серебро пред тобой.
НА КУБОК С ИЗОБРАЖЕНИЕМ ПЛАВАЮЩИХ РЫБ[148]
Вот где Вакха укрыла Фетида. Сказанье Гомера
Поздно, но все же нашло здесь воплощенье свое.
НА МЕДНУЮ СТАТУЮ ИКАРА, СТОЯЩУЮ В БАНЯХ
Воском погублен ты был, о Икар; и при помощи воска
Прежний твой облик сумел ныне ваятель создать.
Но не пытайся взлететь, а не то этим баням, как морю,
Падая с выси небес, имя «Икаровых» дашь.
МАКЕДОНИЙ
Полно, Эрот, перестань сокрушать мое сердце и печень![149]
Если уж хочешь разить, целься в другие места.
* * *
Страсть — это рана моя; и кровь из той раны сочится,
Слезы текут, а она не засыхает никак.
Я же бессилен пред ней, и лекарства, в котором нуждаюсь,
Чтобы страданье унять, сам Махаон не найдет.
Телеф — я, дева; моим ты сделайся верным Ахиллом:
Только своей красотой ты мою боль утолишь.
* * *
Льющую слезы Ниобу увидев, пастух удивлялся:
Как это? — Камень, а вот… тоже роняет слезу.
Только Евгиппа, сей камень живой, меня не жалела,
Хоть я во мраке стонал всю эту долгую ночь.
Тут виновата любовь. От нее и страданья обоим:
Та ведь любила детей, я же тебя полюбил.
* * *
Прелестью блещут уста, лицо сияет цветами,
Пафией — очи твои; пальцы касаются струн.
Взглядами свет у очей, а пением слух отнимаешь
И отовсюду разишь страждущих юношей ты.
* * *
«Завтра увижу тебя». — Да это вовек не случится:
Ты по привычке своей встречу отложишь опять.
Вот благосклонность твоя, а других ты другим одаряешь,
И постоянство мое, видно, тебе ни к чему.
«Вечером встречусь с тобой». — А какой это вечер у женщин?
Вечер тот — старость, пора неисчислимых морщин.
* * *
Я не надеялся видеть тебя, но пришла ты и мысли
Все взволновала мои — нет изумленью границ.
И трепещу я, и сердце ужалено болью глубоко;
Тяжко томится душа, страсти волной залита.
Видишь, меня на земле кораблекрушенье постигло.
Руку спасенья подай, в гавань свою допустив.
НА КУПАЛЬНЮ В ЛИКИИ[150]
Должен привратником быть у меня самый верный из смертных,
Строго купанья часы должен он здесь соблюдать,
Чтобы нагую наяду в струях моих или Киприду
В сонме кудрявых Харит не увидал кто-нибудь,
Хоть бы нечаянно: «Боги опасны тому, кто их видит».
Кто же дерзнет возражать против Гомеровых слов?
НА ДОМ В КИБИРЕ
Каждому гостю я рад, земляку и чужому. Не дело
Гостеприимству пытать: кто ты, откуда и чей?
ПАМЯТЬ И ЗАБВЕНЬЕ
Благословенны да будут равно и Забвенье и Память:
Счастию Память мила, горю Забвение друг.
ЗАСТОЛЬНАЯ
Я не желаю ни злата, ни многих земель с городами,
Ни всех богатств, что Гомер Фивам приписывал встарь,
Только бы круглая чаша мне брызгала влагой Лиэя,
Без перерыва свои ей омывая края,
Да чтобы пили со мной толпой говорливою гости,
Да виноделы в саду труд свой исправно несли —
Вот в чем богатство мое, дорогое всегда. Что за дело
Мне до вельмож золотых, если мой кубок в руке?
Был нездоров я вчера, и предстал предо мною зловредный
Врач-погубитель, и мне нектар вина запретил,
Воду он пить приказал. Слова твои на ветер, неуч!
Сам ведь Гомер говорил: «Сила людская в вине».
ПАВЕЛ СИЛЕНЦИАРИЙ
СТАРЕЮЩЕЙ ПОДРУГЕ
Краше, Филинна, морщины твои, чем цветущая свежесть
Девичьих лиц, и сильней будят желанье во мне,
Руки к себе привлекая, повисшие яблоки персей,
Нежели дев молодых прямо стоящая грудь.
Ибо милей, чем иная весна, до сих пор твоя осень,
Зимнее время твое лета иного теплей.