Греческая эпиграмма - страница 52

О, защити меня, Феб: и тебя, стреловержец, бывало,

  Часто Эрот поражал быстрой стрелою своей.

Лучше б лохматых овец завещал мне пасти мой родитель,[145]

Чтобы, под вязом тенистым иль камнем каким-нибудь сидя,

Я на свирели играл и игрой услаждал свое горе…

О Пиериды, покинем богато построенный город,

Родину сыщем другую себе и поведаем миру

Громко о том мы, как трутни зловредные пчел погубили.

Вместе с Харитами здесь и сыном, бросающим стрелы,

  Мылась Киприда, и в дар баням их прелесть дала.

В горе три раза была Медицина: впервые остригла

По Гиппократе себе она кудри, затем по Галене;

Ныне ж она проливает над гробом Авлавия слезы,

Людям стыдясь на глаза после смерти его показаться.

Если бранишь за глаза, ты этим меня не обидишь;

  Если же хвалишь в глаза, не забывай свою брань.

Здесь под навесом платанов однажды Эрот утомленный

  Сладким покоился сном, нимфам свой факел отдав.

Нимфы сказали друг дружке: «Что медлим? Погасим скорее

  Факел, а с ним и огонь, смертным палящий сердца!»

Пламя, однако, и воды зажгло. И купальщикам нимфы

  Эротиады с тех пор воду горячую льют.

Да, хороша эта роща Эрота, где нежным дыханьем

  Стройных деревьев листву тихо колышет Зефир,

Где, освеженная влагой, цветами вся блещет поляна,

  Радуя глаз красотой свитых с фиалками роз,

И из тройных, друг над другом лежащих сосков на поляну

  Льет водяную струю нимфы-красавицы грудь.

Там, под тенистою кущей деревьев течет седовласый

  Ирис, — там гамадриад пышноволосых приют.

Здесь же, в саду зеленеют плоды маслянистой оливы,

  Зреет на солнце везде в гроздьях больших виноград.

А соловьи распевают вокруг, и в ответ им цикады

  Мерно выводят свою звонкопевучую трель.

Гостеприимное место открыто для путника, — мимо

  Не проходи, а возьми в дар от него что-нибудь.

С помощью нежной красы Лаида себе подчинила

  Грецию ту, что смогла гордых мидян победить.

Старость одна сокрушила Лаиду, и ныне Киприде

  Зеркало дарит она, милое лишь молодым.

Старости истинный облик Лаида страшится увидеть.

  И ненавистно теперь ей отраженье седин.

Часто певал я о том и взывать еще буду из гроба:

  Пейте, покуда вас всех прах не оденет земной!

— Выпив немало вина, ты скончался. — Но я насладился.

  Ты же, хотя и не пил, тоже к Аиду сойдешь.

Из роз венок сплетая,

Нашел я в них Эрота.

За крылышки схвативши,

В вино его я бросил,

А сам вино то выпил.

И с той поры мне тело

Он крыльями щекочет.

Мертвых владыка, Плутон, в свое царство прими Демокрита,

  Чтоб среди мрачных людей был и смеющийся в нем.

— Что же, ты умер, Пиррон? — Сомневаюсь. — И после кончины

  Все сомневаешься? — Да. — Смерть — всем сомненьям конец.

Нет, ты не скроешь меня даже в недрах земли. Немезиды

  Ты не обманешь очей, видящих все и везде.

Жизни лишив, мне за это ты щедро даруешь могилу,

  Но и тебе небеса тем же отплатят в ответ.

Знатный был муж Иоанн… — Лучше «смертный» скажи. — Зять царицы…

  — Все-таки смертный. — Текла в нем Анастасия кровь,

Смертного также. — Был праведной жизни. — Вот этого точно

  Смертным нельзя уж назвать: доблесть сильнее, чем смерть.

Это Ипатиев холм. Не подумай, однако, что кроет

  Он и действительно прах мужа такого, как был

Вождь авзонийцев. Земля, устыдившись великого мужа

  Насыпью малой покрыть, морю его отдала.

Гневался сам повелитель на волны мятежного моря,

  Что схоронен от него ими Ипатия прах.

Он, как последнего дара, желал обладания прахом,

  Море ж осталось глухим к великодушной мечте;

И, подавая великий пример милосердия людям,

  Этой могилою он мертвого память почтил.

— Дик и ужасен Харон. — Нет, он мягок скорее. — Похитил

  Юношу он. — Но умом равен тот был старикам.

— И наслаждений лишил. — Но зато уберег от несчастий.

  — Не дал и брака познать. — Но и печалей его.

Я в холода согреваю, а в зной навеваю прохладу.