Гром - страница 40

— Ой-ой-ой, как же это я, — испуганно вскрикнул Аюур, которому показалось, что он оторвал жене косу.

Растерявшийся Донров вскочил:

— Это маме в Эрдэнэ зуу отрезали, — вырвалось у него.

Аюур изумленно посмотрел на оставшуюся в его кулаке косу.

— Кто отрезал, как? Монастырские послушники тебя где-то изловили? Ты же сама знаешь, чем прославился этот монастырь, — закричал он.

— Нет, это был вор, — вскрикнула Дуламхорло.

— А-а, вот оно что. Догулялась до того, что волос лишилась. Это ли не доказательство твоего распутства! Говорил мне один из приближенных хана, что ламы бегали к тебе, чуть юрту не снесли, да я все не верил. Не может, дескать, такого быть. Вон отсюда, потаскуха. Прочь от меня сей же час! — Аюур затрясся, встал и швырнул поддельную косу жене в лицо. Дуламхорло бросилась вон из юрты. Аюур выскочил было за ней, но тут в него вцепился Донров.

— Отец! Это маму на цаме, — объяснил он отцу.

Вновь начался ливень. Вспыхивали молнии, гремел гром. Аюур, выгнав жену, стал успокаиваться. Вспомнил пересуды о том, что ламы в Эрдэнэ зуу славятся сластолюбием, в Заинском монастыре — пьянством, а Ламын гэгэнском — курением; что идет о них молва как о нарушителях монастырских уставов и святых устоев. «Сам же обо всем знал, так за каким чертом отправил одну? Жена у тебя и лицом и фигурой хоть куда, еще бы монахам глаза на нее не пялить. Хорошо еще, нойонам ее показать не догадался!..» — ругал сам себя Аюур.

Гэрэл попыталась отвести изгнанницу обратно домой, но та не далась, осталась под проливным дождем и промокла до нитки. И тогда Гэрэл отвела несчастную в свою плохонькую юрту.

— Разведи огонь, пусть эгчэ согреется, — наказала она Батбаяру, а сама вернулась в юрту бойды и сварила хозяину бантан[24].

Разобидевшись на мужа, Дуламхорло не находила себе места. Заметив, что промокшие насквозь Лхама и Ханда все еще возятся около коров, велела Батбаяру сбегать и передать, чтобы прекратили дойку.

— Пусть телят подпустят!

Набросив на плечи сухой, подбитый мерлушкой дэл, Дуламхорло напилась кипяченого молока и легла на узкую койку Батбаяра, который собирался уходить к табуну. Пристально посмотрела в глаза юноше, спросила:

— Ты надолго? Загони лошадей подальше на северный склон да и возвращайся. Куда они денутся? Зря под холодным дождем не торчи, застудишься.

Вечером Аюур вышел из юрты. Шлепая по лужам, он долго бродил по хотону, разыскивал жену.

— Дуламхорло-а! Ты где? Да иди же сюда. Вот несчастье, — бормотал он.

— Девочка моя! Там тебя Аюур-гуай кличет. Может, пойдешь? — спросила Гэрэл.

— Нет, — с ледяным спокойствием ответила Дуламхорло. — Рано еще! Сам домой месяцами глаз не кажет, жену за человека не считает. Все хозяйство на меня взвалил, а сам жирок нагуливает. А стоит из дома голову высунуть, так он же тебя последними словами поносит. Да разве в монастырь этот я по своей воле ездила? Сам же и передавал с человеком: «Поезжай на моленье. Разыщи в монастыре джасовую юрту». Или, может, запамятовал? Высокомерия у этой старой башки больше, чем у верблюда. Как о людях говорить — так орел, как о себе — так будто наседка на яйцах. А я знаю, как он ведет себя с княжескими служанками? Меня выгнал, так, видимо, приведет себе другую, из благородных. Только я тоже человек, и красотой меня бог не обидел. Издевательств над собой не потерплю.

«Ах, бедная, бедная, — жалела ее про себя Гэрэл. — За человека меня считает, потому и делится своими мыслями и бедами. Молоденькая еще… Вот уж и сын вырос, а все такая же красавица. Может, в этом и есть несчастье женщины? По всему видать, кто-то в монастыре пристал к ней. Так чем она виновата? Аюур-гуай дома не бывает, как же ей пересилить себя, ежели ей кто и понравился? Не каменная ведь. И чей это поганый язык повернулся насплетничать на нее Аюуру?»

Гэрэл приятно было смотреть, с каким удовольствием устроилась хозяйка на плохонькой, покрытой войлоком койке ее сына.

К ночи дождь зашумел сильнее.

— Промокнет наш Бялзухай. Не застудился бы… Но парень он смышленый, найдет где укрыться, — сказала Дуламхорло, и это ее беспокойство за Батбаяра тоже пришлось Гэрэл по душе.