Гром - страница 47

— Как вас понимать, мама? Разве не по небесному произволению наследовал этот титул мой старший брат? Я не могу, не имею права… — Пораженный словами матери Ринчинсаш отступил назад.

Цогтдарь подошла к сыну вплотную и, упав на колени, протянула хадак.

— Ты не знаешь всего. Плоть Намнансурэна, получившего этот титул, растащит воронье. И поспособствует этому твой дядюшка. Но и мы, по мере сил своих, должны помочь ему.

Ринчинсаш содрогнулся всем телом, сморщился, на глаза навернулись слезы.

— Нет, мама, нет! Мы должны со смирением принимать плоды деяний в предыдущих перерождениях. Какие мерзкие, отвратительные слова произносят ваши уста!

— Они не мерзкие. Сынок мой, сыночек, пойми. Мы стараемся ради твоего же блага.

— Мама! — сдавленным голосом воскликнул Ринчинсаш и отшатнулся. — Вороны не должны склевать… Я запрещаю. Я… Я боюсь. — Его била дрожь, на лице выступил пот. Цогтдарь встала, снова подошла к нему.

— Не кричи! На тебя взирают почитаемые нами святыни, а говорит породившая тебя на свет мать. Подданные ждут твоего решения. Согласно завещанию твоего отца ты должен восседать на престоле. Мужчина может бояться того, что страшно, может запрещать то, что подлежит запрету. Но это не то и не другое. Будь мужчиной. Не дрожи как заяц, — сказала Цогтдарь. По-прежнему не сводя глаз с сына, она силой возложила хадак на его плечи.

— Что вы хотите сделать с братом?

— Это тебя не касается. Об этом дядюшка твой позаботится. Он уже наслал на Намнансурэна проклятие. Ты выучишь присланное им заклинание и будешь читать его, как он велит. Сейчас я тебя сведу с Гэмбэлом гэлэном, — сказала Цогтдарь, вытерла пот и, тяжело дыша, вышла из молельни. Ринчинсаш остался один. Он дрожал от страха, не понимая, что происходит.

Вскоре в орго вошел гэлэн в длинном дэле и, кашлянув, остановился у двери.

— Приветствую вас, мой хан, — произнес он с поклоном. Стоявший в хойморе, отвернувшись к стене, Ринчинсаш вздрогнул и оглянулся.

От костистого, пепельно-серого лица ламы, казалось, веяло могильным холодом. «Оказывается, я уже стал ханом… А что же станет со старшим братом?» — с тоскою подумал он и едва удержался на ногах.

Гэмбэл подошел ближе и взял гуна за плечи.

— Молитесь, мой господин, — негромко сказал он.

Ринчинсашу показалось, что его связали по рукам и ногам, что нет возможности двинуться, и он опустился на колени перед алтарем.

У Магсар приближались роды, и Балбар, прервав «затворничество», стал все чаще появляться в ханском орго. Он был угодлив и услужлив — лишь бы первым узнать, кого родит ханша — мальчика или девочку. Еще надеялся он завладеть последом, да и последний, пятый сверток нужно было зарыть под очагом в сером орго. «Опекая» Магсар, Балбар дневал там и ночевал, а порою и к хану захаживал, поболтать с ним о том о сем.

— Этот год покровительствует вам, а потому ребенок, которого вы ждете, будет жить долго и счастливо. Бросишь иногда кости, так они каждый раз выпадают на белое. Всего, конечно, по ним не узнаешь, сдается мне еще вот что: не стоит тешить себя мыслью, будто окружают вас одни доброжелатели. Здесь наверняка… это самое… есть люди, чьи помыслы противны воле небес. Помните, когда к вам приехали маньчжурский амбань и Далай-богдо, вы преподнесли амбаню такой подарок, что он забыл, зачем явился. Не поручусь, что амбань теперь не строит против вас козни. Это самое… Торговцы из фирмы Шивэ овор в друзья к вам набиваются, подношениями засыпают, а что они там про себя думают — кто знает? А не отирается ли возле вас… это самое… какая-нибудь продажная тварь — прикидывается ненавистником маньчжуров, — сжав в кулаке длинный подбородок, вслух размышлял Балбар. «Ты же всем нутром своим ненавидишь маньчжурского амбаня. Оттого и в злой умысел и в козни его наверняка поверишь. И чем больше будешь думать о нем, тем лучше для меня», — прикидывал злодей про себя.

— Вы и сами не хуже меня знаете, что от маньчжуров добра не дождешься. Они всегда улыбаются, но каждая их улыбка — это проклятие. Вы же на приеме у императора дважды побывали, так что не вам об этом рассказывать.

Намнансурэн с улыбкой отложил сутру.