Гром - страница 48

— Собственно, на аудиенции у императора я не был.

— Как? Вы же ездили в Пекин для того, чтобы получить титул хана, а потом еще раз, по службе. Так что же, вы… это самое… не получали титула? — спросил Балбар, уставившись на хана жадно блеснувшими глазами, будто среди словесной шелухи обнаружил вдруг золотой самородок. Намнансурэн не догадывался, что стоит ему только повторить, что, мол, и вправду не был он на аудиенции у императора, как Балбар, хлопнув руками по ляжкам, пожалуй, вскочит, завопит: «Ты самозванец» и, чего доброго, бросится оповещать всех, что «нынешняя власть незаконна».

— Приехал я, дядюшка, на прием к императору. Ждал почти целый месяц, и вот однажды привели меня во дворец Гугун. Прошел я через ворота в многоэтажной башне и вижу: вдоль длинной, выложенной камнем дороги стоят ряды нойонов в черных хурэмтах, позади них — шеренги солдат. Очень внушительное зрелище. Прошел я по этому коридору, меня остановили и приказали кланяться. Вдалеке под шатром, у дверей огромного дворца, толпою стояли люди в цветастых, как у меня, дэлах и черных хурэмтах. Кто из них был император — не знаю. По моим предположениям — невысокий, белолицый мужчина, что стоял в середине. До него было шагов сорок — пятьдесят, так что и рассмотреть его хорошенько я не сумел. Только отвесил три поклона и развернул хадак. Откуда-то сбоку вынырнул человек, забрал хадак и ушел. Через некоторое время какой-то другой придворный принес мне шапку с жинсом и сказал, что аудиенция окончена. И во второй мой приезд был такой же точно прием. Правда, на этот раз меня через сайда спросили: «Все ли благополучно в ваших местах? Спокойной ли была ваша дорога?» Но сам ли император спросил или еще кто — я так и не узнал. — Намнансурэн примолк и задумался. Потом добавил: — Но я не расстраиваюсь. Что мог бы я сказать императору Под небесной? Этикет — шутка тонкая, надо уметь его соблюсти.

— Да, жаль, жаль… А здорово было бы, если и вы, мой хан, подданных своих принимали таким же образом. Порядку-то было бы значительно больше, — сказал Балбар, словно испытывая Намнансурэна. Хан презрительно хмыкнул:

— Не имею желания устраивать здесь подобные порядки. Они были бы для меня только в тягость. Есть многое другое, кроме этикета, что не дает мне покоя, дядюшка.

— Что же томит вас, почтенный хан?

— Не за свою голову болит душа. Мне своего хватает, да и вы, мои близкие, нужды не терпите. Но вот вы, дядюшка, человек светлого ума, кому как не вам понять меня. Долг хошунов наших — сорок тысяч ланов, крепостные и податные люди зачастую тряпки не имеют, ходят среди лета в овчинных дэлах. Что это? Веление судьбы? Не верю!

— И правильно. Однако, почтенный хан, это не ваш долг. Если же говорить о крепостных и податных людишках, то, с одной стороны, ваши мысли о них верны, но с другой, в самом деле есть на все воля неба.

— Я так не думаю, дядюшка. Если богат хошун, то доволен и его нойон; если крепостные одеты и сыты, значит, господин у них толковый.

«Хочешь для всех хорошим быть, «живым богом» прослыть желаешь? Ну что же, попробуем поддеть тебя с другой стороны», — мысленно осклабился Балбар.

— Вы что же, всерьез полагаете, что отец ваш и жил неправедно, и поступал неразумно? Да уж не переутомились ли вы от великих трудов своих? Не пропал ли у вас аппетит? — сказал он, сжимая в кулаке свой подбородок.

— Кто сказал вам, что у меня аппетит пропал? — улыбнулся Намнансурэн и прошелся по юрте.

— Узнал я, что отдельно для вас теперь не готовят, а кушать изволите лишь то, что и чиновникам подают. Вот я… это самое… По невежеству своему и подумал, не пропал ли у вас аппетит, — обращая свои слова в шутку, сказал вставая Балбар.

— Вправе ли мы судить наших предков? Благодаря отцу есть что подать на стол и у мамы, и у нас. Ну да ладно, — улыбаясь сказал Намнансурэн и вышел из юрты.

Балбар помрачнел: сколько сил и выдумки потратил, но так и не смог ни убедить в чем-нибудь хана, ни хотя бы из себя вывести.

К вечеру погода испортилась: над северным хребтом повисли черные тучи, то и дело сверкали молнии. На закате Магсар хатан почувствовала себя плохо. Балбар, задыхаясь, метался у дверей орго: