Гром - страница 59

— Да, они живут в одном аиле с нами, — кланяясь, сказал дрожащим голосом Аюур.

— Так, так. А разве я не приказывал зайти ко мне? Почему же вы ушли, никому ничего не сказав? А потом вдруг очутились в Ар царме?

— Мы с мамой, как вы и приказывали, пришли на аудиенцию, встретились там с бойдой-гуаем и волею небес попали на Орхон.

— Ага-а, значит, вот какова была воля небес. Ладно, — сказал Намнансурэн и обратился к Аюуру.

— Что же вы молчали, когда я спрашивал о матери с мальчиком, приказывал узнать, где они?

— Раб ваш не слышал такого повеления, — бойда едва не упал, поклонившись до самой земли.

— Погодите, но во дворце только и было об этом разговоров. Не так ли, Дагвадоной багша? — спросил нойон у стоявшего рядом грузного мужчины.

— Верно, припоминаю сейчас, что и сам раз слышал разговоры о каком-то мальчике с матерью, — ответил мужчина.

Аюур затрясся, но сказать было нечего.

— Аюур-гуай, видно, руки у вас загребущие, все к себе тащите. Ну да ладно, живы-здоровы, и бог с ними.

— Чем же ты занимаешься? — с едва заметной улыбкой спросил нойон юношу.

— Коней пасу, коров.

— Наверное, борешься часто. Подмышки все рваные. Сколько дэлов на смену есть?

Батбаяр удивленно посмотрел на хана.

— Один меховой — на зиму, еще тэрлик есть.

— Грамоту знаешь? — спросил Дагвадоной и добавил: — Наверняка нет.

Юноша посмотрел прямо в глаза залану, усмехнулся:

— Расписаться могу.

— У кого учился? — спросил Намнансурэн.

— У Дашдамбы-гуая.

— А кто такой этот Дашдамба? — спросил нойон у багши.

— Наверное, Дашдамба-борода. Слышал я, что он сейчас на Орхоне живет.

— Что за человек?

— Вы, господин мой, его знавали. Помните, однажды на имя Улясутайского амбаня поступила жалоба, что на уртоне Цаган ово маньчжурского нойона ссадили посреди степи. Виновника тогда оштрафовали на пятьдесят пять голов крупного рогатого скота, разорили окончательно. Это и был Дашдамба-борода, — ответил Дагвадоной.

Намнансурэн задумался.

— А-а, вот это кто! Еще бы мне его не знать. Единственный ученик Седого Хаванги. Был писарем в уртоне. Говорили — молодец мужик. Сейчас уже не тот, жизнь пришибла. Помню, рассказывали, что нойон в сопровождении чиновника из министерства ездил осматривать уртонные станции и на перегоне от одной станции к другой три раза заставлял ямщика снимать багаж — менял дэл: то ему жарко, то холодно. На третий раз ямщик не выдержал, сказал: «Вы, чернильные души, оставайтесь здесь и забавляйтесь сколько влезет», и ускакал. Так, кажется, было дело? — рассмеялся хан.

— Могли отвезти его тогда в Пекин, а потом отправить в ссылку. Хорошо, что все обошлось, наказали его плетьми здесь, у нас в канцелярии, на том все и кончилось.

«Вот он какой, Дашдамба-гуай, — думал Батбаяр. — Молчит, молчит, а потом такое скажет, что страшно становится. Говорит: «Видишь белое, а оно оказывается черное». Сколько же ему пришлось пережить! А хан, видно, к нему благоволит. Почему, интересно?»

— Дашдамба и по сей день пьет у вас простоквашу?[30] — спросил Намнансурэн у Аюура.

— Да, мой господин. Их аил кочует вместе с моим. Очень опытный скотовод, — Аюур опять поклонился.

— М-да, жаль беднягу. Привет ему от меня передай, — повернулся нойон к Батбаяру.

В это время подошел еще один телохранитель:

— Ахайтан просила узнать, пожалуете ли вы к обеду.

Прежде, чем уйти, Намнансурэн спросил юношу:

— Как тебя зовут?

— Батбаяр.

— А в народе как прозвали?

— Жаворонок.

— Жаворонок, говоришь? Неплохо. Аюур-гуай, вы удостойте Жаворонка своей милости, дайте ему харчей, борцоков, — сказал хан, устремив взгляд на синие громады гор, и снова обратился к Батбаяру:

— Ты хорошо знаешь эти места?

Батбаяр невольно посмотрел вдаль, вслед за ханом.

— Ездить приходилось, знаю, но не очень хорошо, господин мой, — ответил он и поклонился.

— Ну вот что: дай своему коню отдохнуть, переночуешь, а утром поедешь с нами. Вы не будете возражать, Аюур-гуай?

— Да снизойдет на нас милость господина, — поклонился бойда.

День выдался жаркий — на небе ни облачка. Но чем выше поднимаешься в горы, тем свежее становится ветер, реже деревья, сильнее благоухание багульника, гуще стелющийся по земле можжевельник. Время от времени дорогу преграждают скалы, каменные осыпи, лохматые от зарослей барбариса и смородины, усыпанные неспелыми еще, розовыми и коричневато-красными ягодами. Взмокшие кони вынесли своих седоков на гребень Хангайского хребта, и колонна из десяти всадников, во главе которой в сопровождении Батбаяра и Соднома ехали Намнансурэн и Дагвадоной, остановилась.