Гром - страница 60
Далеко внизу, словно ветви одного дерева, голубели протоки и рукава реки, словно жертвенные чаши, блестели озера.
— А здесь прохладно, — заметил Дагвадоной.
— Уж не собираетесь ли вы, багша, как тот маньчжурский нойон, менять дэл, — пошутил Намнансурэн. — А неудобно ему, наверное, было бежать в шелковых тапочках, увязая в раскаленном песке. Представляю, как он вопил и какие кары призывал на голову бедного Дашдамбы, — захохотал хан.
Все спешились. У подножия утеса расстелили ковер, расставили еду, в кипарисовом ведерке принесли кумыс. Намнансурэн в глубокой задумчивости ходил от скалы к скале. Иногда останавливался, смотрел вдаль, вздыхал.
Сине-зеленые хребты Бор орго, Цаган орго, Эрхт хайрхан, Субурган хайрхан, Овгон жаргалант тянулись до самого горизонта и там становились голубыми. Лишь одна вершина, казалось, упиравшаяся в небо, была белоснежной.
— Глядите, учитель! — крикнул хан.
Дагвадоной взобрался на камень, протер глаза, но сказал, что ничего не видит, зато Батбаяр хорошо видел ее хрустальный блеск. Сели перекусить. Юноша остался при лошадях, достал холодное мясо, которое дал ему бойда.
Нойон был весел, шутил, смеялся.
— До чего же красивы наши места, — глядя на поблескивающие далеко внизу озера, сказал бойда. — Хорошо бы привести сюда амбаня, если он пожалует из Пекина, пусть полюбуется.
— М-да, протащить бы его по всем перевалам, глядишь, и пропадет охота соваться сюда, — громко, чтобы все услышали, сказал Намнансурэн.
— Не сунется сам, так непременно пожалуют два его любимца — жадно разинутый рот и отвешивающая пощечины пятерня, — пробурчал Дагвадоной и, отхлебнув кумыса, покрутил усы.
— Нет, правда, и обзор великолепный, и места красивые, сюда и в самом деле самого амбаня не стыдно привезти, — сказал один из чиновников.
— Как пел наш сказитель Аргусан хурчи:
Так, что ли? — спросил Намнансурэн и пригубил кумыс из большой деревянной чары.
— Вот-вот. Это как в той притче: «Сказал искушенный: Целясь в уток — бью и в берег. Женясь на старшей — прихвачу и младшую», — сказал Дагвадоной, приглаживая свои узкие — ниточкой, усики, и недобро поглядывая на чиновника, ратовавшего за то, чтобы привезти сюда амбаня. Батбаяр ел и прислушивался к разговору.
«В чем же тут дело? — думал он. — Когда я был маленьким, Цагарик-гуай наказывал: «Беги подальше от маньчжурских чиновников, китайских торговцев и монгольских нойонов». Дашдамба-гуай говорил, что Орхон сердится на маньчжурских нойонов. А сейчас и хан и багша не хотят, чтобы сюда ехал маньчжурский амбань. Говорят, что он возьмет в жены и старшую сестру и младшую, то есть все отнимет. Что же это за люди такие — маньчжуры? Почему никто их не любит?»
Перекусив, нойон приказал двигаться дальше. Содном подошел забрать коня:
— Поел чего-нибудь? Я тебе тут печенья принес…
— Мяса поел. И кумысу попил.
— Все равно бери. Заночуем у озера Ширэт. Уж там я тебя накормлю до отвала, — сказал телохранитель и побежал к господину, чтобы помочь ему сесть на коня.
Они поехали вниз — туда, где посреди леса блестели озера.
Колонна пеших и конных медленно сползла вниз по северному склону хребта и проехав через верховья Орхона, добралась до озера Бугат.
В его прозрачной воде отражались величественные хребты, упирающиеся своими вершинами в небо. Берег сплошь зарос густой, высотой по стремя, травой и яркими цветами. Намнансурэн и Дагвадоной спешились и молча постояли, любуясь окружающей красотой.
— Смотрите сколько птиц! Был бы жив Голбилэг-гуай[31] непременно изобразил бы все это.
По озеру стаями плыли гуси, лебеди. Птицы садились на воду, взбивая ее крыльями. Их крики, как звуки баяна на пиру, ласкали слух. Намнансурэн подошел к воде, сел на камень, задумчиво посмотрел на гольцы, на остроконечные пики гор, поросшие вечнозеленым лесом, на скалы, где кричали орлы. Притихли и все остальные, молчали, о чем-то думали.
Поверхность озера была неподвижна, в ней отражалось грустное лицо хана, его одетый набекрень торцок, шелковый дэл, но вот налетел ветерок, и зеркальная гладь покрылась рябью, и отражение распалось, исчезло, лишь блестели серебряные пуговицы на вороте.