Громова дубрава - страница 14

стр.

— Больше чем вы можете себе представить. Драконы вообще сильные существа, однако, грозовые — это нечто невероятное. Один такой ящер стоит целой человеческой армии. Или отряда своих собратьев другого вида.

— О…

— Да-да. Поэтому король и хотел заполучить его в свои ряды. С таким союзником не страшен ни один враг.

— Но почему именно Дау-Рен? Он не очень-то хочет сотрудничать с короной. Можно было попытаться завербовать кого-нибудь посговорчивее.

— К сожалению, нельзя. Других грозовых драконов нет, Кирстен. Дау-Рен — единственный из них, переживший клановую войну. Вы ведь слышали о ней?

— Вы говорите о той бойне, которую ящеры устроили тридцать лет назад? Конечно, слышал. Насколько я знаю, после этой междоусобицы ваших сородичей, Мирабелла, стало меньше почти на треть.

— Вы совершенно правы. Некоторые виды драконов после той мясорубки полностью исчезли. Например, серебряные шипохвостые. Чудесные были существа. Правда, способностью к обороту они не обладали, поэтому о них быстро забыли. А вот о грозовых драконах люди до сих пор слагают легенды, не подозревая, что выдумки и на половину не отражают реальную мощь этих потрясающих ящеров. Они могут подчинять себе ветер, умеют направлять молнии и питаться их силой. Их огонь настолько силен, что, подув пару раз, они способны уничтожить целую деревню.

— Вот это да… Как же вам удалось пленить его, Мирабелла?

Я грустно улыбнулась.

— У меня были зачарованные цепи, Кирстен. И группа боевых магов из отряда немедленного реагирования.

А еще я успешно воспользовалась тем, что Даурен боялся причинить мне вред. Если бы не его симпатия вкупе с эффектом неожиданности, поймать грозового я бы не смогла. Впрочем, сейчас, спустя три месяца, я ужасно жалею, что мой план тогда не провалился.

— Говорят, до того, как объявить на дракона охоту, его величество несколько раз предлагал ему сотрудничество, но тот упрямо отказывался.

— Да, я об этом слышала.

— Дау-Рен настолько свободолюбив?

— Видимо, да. Чародей, который воспитывал грозового после смерти родителей, не сумел привить ему должного почтения к короне. Он научил его обращаться с родовой магией, но победить дух вольнолюбия так и не смог. Я, к слову, его не осуждаю. Драконы предпочитают жить сами по себе и отвечать за свои поступки только перед собственной совестью. Не удивительно, что между служением королю и жизнью наемника-одиночки Дау-Рен выбрал последнее.

У меня такого выбора не было.

Галерея сменилась коротким коридором, а он — узкой деревянной дверью.

— Так зачем вы напросились в эту темницу, леди? — спросил Кирстен, пропуская меня в небольшую полутемную комнату.

— Хочу узнать, как дела у нашего пленника. Очень, знаете ли, за него переживаю.

— Понимаю, — кивнул мой спутник. — Однако ваше волнение напрасно. Его величество приказал обеспечить Дау-Рену хорошие условия проживания. У него отличное меню и удобная жилая комната.

Однако его не выпускают за пределы замка и не дают возможности сменить ипостась. Это наверняка доставляет ему немало страданий — невозможность расправить крылья для дракона равносильна изощренной пытке.

Насколько мне известно, с момента поимки Даурена король приехал с ним побеседовать впервые. Я своими ушами слышала, как государь запретил начальнику тюрьмы рассказывать пленнику о своих планах, а значит, дракон прожил двенадцать недель, не зная, что с ним собираются делать. Это беспокоило меня больше всего — неизвестность приводит в уныние даже самых сильных и отважных людей, и мне очень хотелось убедиться, что сероглазый в порядке и три последних месяца не нанесли ему ни физического, ни психологического вреда.

Кирстен подошел к стене, нашарил что-то на ее шершавой поверхности, и осторожно вытащил из кладки узкий прямоугольный кирпич. Перед нами тут же появилось небольшое отверстие, через которое отлично просматривалась соседняя комната.

— Как дерзко, — усмехнулась я.

Мужчина пожал плечами.

— Вы же хотите узнать, о чем его величество будет говорить с Дау-Реном, леди?

— Они не обнаружат нашего присутствия? Эта дыра слишком большая, ее легко заметить.

— Вовсе нет. На другую сторону стены наложена иллюзия. Нас никто не увидит и не услышит.